Теперь уже мне нужно выпить. И что-то покрепче, чем вода без газа.
Татьяна все хорошо рассчитала. Конечно, ее плану не хватало продуманности и изящества, но она бы обязательно добилась успеха — рано или поздно. Если даже я на пару минут поверила, что наткнулась на свое отражение, то что говорить о Кирилле, который действительно не всегда узнавал меня даже утром, когда мы просыпались в одной постели. Хоть и говорил, что мое лицо не спутает ни с кем.
Мне не в чем его винить.
И не в чем винить себя. Хорошая девочка Катя не знала, что люди — твари и сволочи, и живут лишь для обеспечения собственной выгоды. Она просто не обратила внимание, что «сестра» учится быть ею. С чего бы? Хорошие люди живут в мире, где существует Дед Мороз, белогривые лошадки в облаках, а на лугу можно отыскать горшок лепреконского золота.
Эти метаморфозы заметила бы я.
Но меня не было.
Так что винить нужно только себя.
— Может… отпустишь меня? — скулит Юленька.
Я просто киваю в сторону двери, но прежде, чем ее отпустить, задаю последний вопрос, чтобы, наконец, все встало на свои места.
— Пианист — это наш общий знакомый?
— Малахов, — без зазрения совести сливает фамилию «сестричка».
Бедняга даже не знает, что этот волк задирал и за меньшее.
Осталось последнее: узнать, что случилось со мной, плохой Катей. Почему я впала в летаргию. И, наконец, собрать кадры в логическую последовательность, чтобы посмотреть замысловатый психологический триллер своей жизни.
Тишина пустого кабинета помогает сосредоточиться.
Но в ней же есть что-то пугающее. Тот голос, от которого шевелятся волосы и появляется неприятное желание оглянуться, посмотреть, не стоит ли за спиной черная тень с провалами вместо глаз.
Я пытаюсь сопротивляться страху, пытаюсь напомнить себе, что он нелогичен. Я не сделала ничего такого, чтобы за мной охотились желающие извести. Я не мафиози, за голову которого объявлена награда, и который должен помнить, что вокруг него шпионов гораздо больше, чем друзей.
Разве что…
Я все-таки оглядываюсь, и на долю секунды мне кажется, что вот он — переломный момент, истина, лицо человека, который охотился за мной в тени. И почему-то каждый раз позволял мне уйти.
Но сзади просто окно, в котором отражается моя сутулая фигура, свет лампы и медленно идущий снег.
Через несколько дней Новый год.
В моей жизни столько всего намешано, что черт ногу сломит.
Морозов, Малахов, Татьяна с ее курицами-дочками и журналистка, которая до сих пор представляет угрозу для Кирилла.
И каждый из них играл свою роль.
Я, увы, знаю, зачем Малахов присылал мне те сообщения.
Это был мой план. Это я, почувствовав себя слишком умной, решила переиграть Морозова. Вычернуть его из им же написанного сценария. Он должен был «вскрыть» наше родство, рассказать, что Кирилл меня использует, чтобы спрятать деньги, а я должна была залиться горючим слезами от такого цинизма и предательства и сбежать в ласковые спокойные объятия отца, чтобы больше никогда не видеть бессердечного мужа. Что должно было случиться потом, Морозов никогда особо не рассказывал. Но я кое-что додумала своим умом: вскрытие денег, разбирательства, скандал. А на волне общего негодования — совет директоров, который должен был назначить Морозова временным генеральным директором, пока Кирилл бы сидел за решеткой и «общался» с людьми в погонах.
Плохая Катя знала, что как только Морозов получит свое, она будет не нужна.
Больше того: Морозов избавится от нее, как от слишком опасного свидетеля. Если бы потянули за мой конец ниточки, я бы вспомнила доблестный подвиг Павлика Морозова… и сдала бы их всех к чертовой матери.
И я даже догадывалась, чьими руками «папочка» бы отправил меня в придорожный лесок.
Поэтому решила, что лучше сделать так, чтобы эти «руки» играли на моей стороне.
Так появился Пианист: мой тайный помощник, открыватель глаз и все такое прочее. Он должен был вскрыть мне правду о том, что за деньги переписал на меня Кирилл, что он просто подставил меня под удар, что я вообще дурочка, чьей наивностью и светлой любовью воспользовался злой тиран. По сценарию я устраивала сцену с разбитым сердцем, бросалась грудью на бессердечного мужа и сбегала из дома прямо в подвенечном платье. Следующим пунктом был наш с Малаховым поход к Морозову, список условий, на которых мы были согласны сдать «Кирилла», и обращение в соответствующие органы законопослушной гражданки Ростовой, которая хотела бы облегчить душу и рассказать о грязных делишках мужа.
Только вот…
Я ничего не помню после этого.
До сих пор не знаю, куда делся огромный кусок моей жизни, почему плохая Катя ушла со сцены до дебюта и появилась только сейчас.
Но Морозов решил разыграть свою партию, а Малахов — свою.
А я не играла совсем, потому что забыла роль.
Я медленно и ритмично постукиваю указательными пальцами по вискам, когда в приемной появляется секретарша Кирилла и почему-то шепотом говорит:
— Кирилл Владимирович не может до вас дозвониться. Я перевела звонок на эту линию, — кивает в сторону стационарного телефона и быстро выходит.
Я мысленно проговариваю какую-то бессмысленную детскую песню, выдыхаю — и беру трубку. Знаю, что хороших новостей не будет, но все равно на что-то надеюсь.
— Катя? — осторожно спрашивает Кирилл. Мне кажется, что все это время он ел себя за то, что не смог отличить меня от другой. И это состояние будет усугубляться, если я срочно не решу все наши проблемы и закулисные игры одним махом.
— Извини, не слышала, как звонил телефон.
— Морозов в больнице, в крайне тяжелом состоянии. Кажется, на него покушались.
Я знала, что так будет.
— Что с ним? — Нет сил даже изобразить тяжелый вздох, хоть внутри мне действительно погано. Как будто… он в самом деле был моим отцом.
— Два пулевых ранения. Врачи дают очень слабые прогнозы. Он был еще в сознании, когда я приехал. Он хотел с тобой поговорить.
Кирилл говорит типовыми фразами. Сухо, замкнуто, без намека на переживания.
А это значит — я вот-вот снова его потеряю.
— Уже еду, Принц. Не дай… отцу умереть, пожалуйста.
И дело совсем не в деньгах. Я не возьму от него ничего, ни рубля, ни копейки.
Просто все стало очень сложно.
Просто так уж вышло, что мне не безразлична его судьба.
Глава шестидесятая:
Катя
Морозов в реанимации.
Врачи борются за его жизнь.
Мы с Кириллом сидим под дверью палаты, обменявшись едва ли десятком слов после моего приезда. Пьем кофе и смотрим в пустоту перед собой. Кирилл даже не шевелится, словно внутри него сломался двигательный механизм.
