Технически ребята оказались подкованы сильнее, чем я, когда начинала, – были лучше меня, – и у меня возникали комплексы. Однако мы легко поладили. Они восхищались моим старшинством и хвалили мою эмоциональную отзывчивость. Они правили мои скрипты, а я правила их грамматику. Они были состязательны и постоянно искали признания и уважения гендиректора. Я чувствовала ответственность за них, стремилась их защитить.
Когда у некоторых инженеров службы поддержки начали проявляться симптомы выгорания, я сказала гендиректору, что похвала их работе может здорово помочь. Я утверждала, что им важно повышение самооценки. Кроме того, небольшая положительная мотивация не повредит производительности – и даже отразится в показателях их личных достижений, представляемых мной на собраниях компании во вторник. Показатели личных достижений я ненавидела, но мне нравилось за ними следить.
Гендиректор и я далеко не всегда изъяснялись на одном языке. Я хотела говорить об эмпатии, модном словечке, прикрывавшем абстракцию, и научить инженеров службы поддержки правильно расставлять знаки препинания. Он был заинтересован в комплексном анализе действий нашей команды и четких показателях работы мальчиков. Я говорила о сочувственной аналитике. Он говорил об оптимизации. Я хотела команду нежных сердец. Он хотел команду машин.
– Почему за хорошую работу мне надо благодарить? – нахмурившись, спрашивал гендиректор. – Я за это деньги плачу.
В Кремниевой долине быстро соображаешь, что всем, кто не инженер, нужно доказывать свою ценность. Прием на работу первого нетехнического сотрудника всегда означал конец эпохи. Мы раздували штатное расписание, разжижали разговоры в обеденный перерыв, запускали процесс и создавали бюрократию, подавали заявки на занятия по управлению персоналом и йогой. Но мы обычно вносили позитивный вклад в показатели диверсификации.
Иерархия в аналитическом стартапе была настолько жесткая, что гендиректор отказался от маркетинга и утверждал, что продукт так хорош, что продаст себя сам. От этого зависели наши зарплаты и доли акций. Хотя эмоциональному интеллекту, в отличие от языков программирования или гибкой программной разработки, не научишь – сочувствие всегда было камнем преткновения на пути создания искусственного интеллекта, навыки межличностного общения в экосистеме недооценивали. Это меня раздражало.
Наша управляющая, например, до иммиграции в США служившая государственным адвокатом, рассчитывала зарплату, организовывала мероприятия, заменяла специалиста по подбору технического персонала, колдовала над дизайном интерьера, исполняла обязанности секретарши гендиректора и была отделом кадров. По-испански договаривалась с сантехниками, дворниками и готовила материалы к заседаниям совета директоров. Смиренно выслушивала жалобы на выбор закусок и ругань за то, что положила в мужской туалет детские салфетки. Как-то она сказала, что соучредители взяли ее потому, что знали, она сможет привести дела в порядок, и не ошиблись: она тихо командовала парадом. Я не понимала, почему в культурном или денежном плане ее умения должны цениться ниже умения писать приложения на Rails.
Но я тоже верила мифам. Искала технарей-самоучек. Отдавала предпочтение интересующимся программированием. Он только этим летом научился программировать, вырвались у меня как-то слова об одном кандидате. Слова суеверного страха перед кем-то, передающим чудо.
Начальство подготовило на вечер буднего дня мероприятие по тимбилдингу. Перед началом игры мы сидели за офисными обеденными столами, выпивали при приглушенном свете и неприглушенной музыке. Менеджер по решениям бодро наседал на рутбир. Бойцовая рыбка-петушок инженерно-технической группы нервно трепетала в мрачном аквариуме.
Всей гурьбой мы проследовали в зальчик у въезда в тоннель Стоктон-стрит. Пара энергичных белокурых созданий, мужчина и женщина, раздала нам разноцветные фирменные повязки на голову. Их крепкие, спортивные фигуры были упакованы в спандекс леггинсов и мини-шортики, а мы казались полными тому антиподами: с мягкими животами, кривыми спинами, со скованными угрозой запястного синдрома конечностями. Ноа глазам не поверил: одно из этих белокурых созданий оказалось его школьным другом. Меня бы ситуация повергла в ступор, но они со смехом обнялись, явив картину непринужденной калифорнийской мужской дружбы.
Атмосфера потеплела, когда коллеги напились и принялись прыгать по залу, фотографироваться с техническим директором и без иронии соударяться кулаками с соучредителями. Мы играли в карнавальные игры, бросали миниатюрные баскетбольные мячи в кольца миниатюрных корзин. Затем собрались у бара и провели еще раунд, а потом еще один.
В конце концов нас отправили на охоту за предметами по всему городу. Мы вышли из здания и разбежались по переполненным в час пик улицам Сан-Франциско в поисках подсказок. Мы устраивали живые пирамиды в центре Юнион-сквер, хватаясь друг другу за головные повязки, фотографировались в прыжке на ступеньках величественного старого банка. Проносились мимо туристов и дразнили водителей такси, доставали привратников и натыкались на бездомных.
В нас взыграло худшее: мы носились по городу, выкрикивали через плечо извинения. Потные и обуреваемые духом соперничества, мы даже были счастливы, – казалось, что были счастливы.
Однажды утром в наши календари загадочно попало собрание. Когда подобное случилось в последний раз, нам раздали анкеты с просьбой расставить приоритеты по шкале от одного до пяти: наше желание возглавить команду, важность баланса между работой и личной жизнью. И тому и другому я поставила 4, и мне сказали, что ни того ни другого я по-настоящему не хочу.
В назначенный час мы, пожимая плечами, притащились в конференц-зал. Из конференц-зала открывался центр Сан-Франциско – вид на миллион долларов, – но мы опустили жалюзи. Напротив уличный барабанщик отбивал по ведру сердечную аритмию.
Мы уселись в ряд, спинами к окну, открыли ноутбуки. Я огляделась и ощутила волну привязанности к этим мужчинам, этой небольшой кучке неудачников, единственным, понимавшим суть моей новой жизни. По ту сторону стола взад-вперед, улыбаясь, ходил менеджер по решениям. Он попросил нас записать имена пяти самых умных своих знакомых, которым мы считаем себя обязанными.
Умных в чем, думала я, снимая и надевая колпачок ручки. Я не привыкла оценивать друзей по уму. Я записала пять имен: скульптора, писателя, физика, двух аспиранток. Я посмотрела на список и подумала о том, как сильно я по ним скучаю, как скверно отвечала на телефонные звонки и электронные письма. Я подумала, почему я перестала уделять время дорогим мне людям. Я почувствовала, что краснею.
– Хорошо, – сказал менеджер по решениям. – Теперь скажите мне, почему они здесь не работают?
Почему мои самые умные друзья и подруги здесь не работали? Ответить было непросто, но не потому, что сложно.
Мои друзья не сочли бы эту работу приносящей удовлетворение или важной. Они не интересовались бизнес-показателями чужого бизнеса. Техника их не волновала, и в большинстве своем, по крайней мере пока, к деньгам они не стремились. Стремящиеся к деньгам могли заработать больше, занимаясь чем-то другим: финансами, медициной, юриспруденцией, консалтингом. И уже зарабатывали.
