Компанию создали по образцу open-source-сообщества с его подрывным, контркультурным и глубоко техноутопическим духом. Долгие годы в подражание его постулатам – прозрачность, сотрудничество, децентрализация – стартап не имел вертикальной структуры. Никакой иерархии. Никакой организационной диаграммы. Сотрудники сами назначали себе зарплату, ставили задачи и приходили к решениям на основе консенсуса. Учредители верили не в менеджмент, а в меритократию: лучшее победит само.
Все работали, как, где и когда им удобно – в три часа ночи в офисе в Сан-Франциско, именуемом штаб-квартирой, или из гамака на Оаху. Их приглашали явиться на работу во плоти и напоминали отправиться в отпуск. Отпуск, который мог быть неограниченным, не отслеживали. Рабочих часов не существовало. Половина сотрудников работала удаленно, а цифровое кочевничество было обыденностью.
Компания обожала разработчиков, и те отвечали ей взаимностью. Лояльность пользователей к бренду граничила с фанатизмом. Некоторые даже делали татуировки с логотипом компании и отправляли фотографии в службу поддержки: воспаленная кровоточащая кожа, свежие чернила. Интернет-магазин продавал столько хлама – фирменной одежды, наклеек, посуды, игрушек, ползунков, – что это могло быть самостоятельным бизнесом. По офису бродили экскурсионные группы со всего мира, снимая селфи за столом «Резолют» и у подножия высящейся в вестибюле шестифутовой бронзовой статуи стилизованного под роденовского «Мыслителя» кото-осьминога.
Некоторые сотрудники были хорошо известны в open-source-сообществе как выдающиеся основатели популярных репозиториев или авторы языков программирования. Другим стартап служил для завоевания личного признания, ведения блогов и рекламирования своего продвижения к известности в узких кругах. Самозваными корпоративными евангелистами они скитались по свету, летали с континента на континент по нескончаемым конференциям. Толкали речи об интегрированной среде программирования в Токио, о дизайнерском мышлении в Лондоне, о будущем работы в Берлине. С апломбом штатных профессоров вещали перед аудиторией одержимых разработчиков, дизайнеров и предпринимателей, людскими морями в хомутах ламинированных суточных пропусков. Вели вдохновляющие беседы о токсичности совещаний и со слезой пели дифирамбы трансцендентности сотрудничества. Переливали личный опыт в универсальные истины. Приезжали в Сан-Франциско, шагали по Саут-оф-Маркет в фирменных худи и вели себя как узнаваемые личности. Иногда их действительно узнавали.
Первую неделю на работе я тихо читала внутренний обмен сообщениями и чат. Несмотря на роскошь штаб-квартиры, обошедшейся, по слухам, в десять миллионов долларов, настоящей штаб-квартирой компании с преимущественно удаленными сотрудниками было Облако. Дабы гарантировать всем равные условия, независимо от географии, большая часть работы велась по переписке. В первую очередь – на закрытой версии платформы открытого исходного кода, словно сама компания была базой кода. Работа, встречи и процессы принятия решений одержимо документировались. Организации были видны все внутренние сообщения и проекты. В связи с характером продукта каждая версия каждого файла сохранялась. Всю компанию можно было практически полностью воссоздать с истока.
Штатных сотрудников было всего двести, но стартап в определенном смысле создал частное интернет-сообщество. Никами обращались друг к другу и онлайн, и лично. Даже гендиректор подписывал электронные письма и внутренние сообщения юзернеймом. Каждые несколько секунд приложение корпоративных чатов взрывалось множеством данных, информации, цифровых эфемерностей. Были каналы для читателей научной фантастики, любителей комиксов, полуночников, политических наркоманов. Канал для публикующих фотографии собак в офисе и канал для публикующих фотографии собак, на которых они подписаны в социальных сетях. Каналы для энтузиастов обуви с раздельными пальцами, для практикующих боевые искусства, для специалистов восстановления стертых музыкальных файлов. Любителей караоке, или баскетбола, или тематических парков, или пресной еды, или оборудования для су-вид. Для обсуждающих крошечные дома. Для вяжущих крючком. Для строгих вегетарианцев и игроков в гольф. Для планирования свадьбы, рыбалки, рыбалки на мушку. Сорок человек собрались исключительно для обмена мнениями об эргономических компьютерных клавиатурах.
Коллеги обожали смайлики и свободно ими пользовались в качестве замены языка и выражения пассивной агрессии. Крошечный кит, крошечный рожок мороженого, крошечная дымящаяся куча дерьма. Крошечный, изготовленный на заказ осьминог-кот, крошечный фотопортрет гендиректора. В общественных местах пользоваться ноутбуком мне казалось неловко – моя работа походила на детскую видеоигру.
Архив данных стартапа поражал воображение. В отсутствие официальной программы адаптации на рабочем месте я разработала собственную. Я читала историю чата с периода, когда впервые обнародовали обвинения в дискриминации по признаку пола, стенограммы посвященных скандалу общих собраний коллектива, обсуждения из архива отдела кадров. Я видела, как мои коллеги реагировали в реальном времени и кто сразу принялся валить всю вину на разработчицу из инженерного отдела. Я чувствовала себя подглядывающей, но это был полезный исследовательский проект, помогающий понять, кому можно доверять, а кого надо сторониться.
На второй неделе я вылетела в Чикаго для участия в хакерской тусовке. В компании хакерские тусовки были обычным делом: каждые несколько месяцев коллеги собирались на несколько дней в городе по выбору – Остин, Афины, Торонто, Токио – встретиться, обменяться планами и выпить. Мои новые коллеги, цифровые ассимилянты, если не цифровые аборигены, говорили, что собираются вместе в реальном мире.
Компания арендовала в районе Голд-Кост особняк, просторную виллу в стиле модерн. Некогда она принадлежала наследнице обувной империи, но уже давно была переделана в духе вульгарного минимализма кричащих декораций для порносъемок: геометрическая мебель, ковры зеброй, белый рояль-миньон и плюшевый бычок в натуральную величину. Стена в моей комнате, отделявшая ванну от кровати, была наполовину из стеклоблоков.
В первую ночь под не запиравшуюся дверь спальни я поставила сумку. Перед рассветом меня разбудил инженер службы технической поддержки, нежный аэрофоб, севший на вечерний поезд в Колорадо, поднявший в доме шум и вломившийся в комнату через холл. Выйдя на следующее утро, я обнаружила его дверь открытой, он лежал на кровати лицом вниз, расставив ноги, и похрапывал.
Дневные часы служба поддержки проводила, раскинувшись на глубоких кожаных кушетках в гостиной, общаясь с клиентами и параллельно болтая о том, как заказывать еду навынос и шутить в чате. Вечерами группа оккупировала самые высокорейтинговые фермерские рестораны «Нью Америкен» Среднего Запада и отправлялась в экспериментальные театры на комедийные шоу Среднего Запада. Просыпались все поздно и ходили по особняку в пижамах, жарили бекон и отвечали на заявки в службу поддержки.
Для меня недельная вылазка с ночевками под одной крышей была не лучшим вариантом знакомства с новыми коллегами. Тем не менее мне повезло. Товарищи по команде оказались добродушными, веселыми, спокойными. Почти все старше меня, и около половины – женщины. Многие прежде работали библиотекарями или архивистами, и стартап для программ открытого исходного кода привлек их тем же, чем и меня: утопическим обещанием бесплатных, легко распространяемых, разложенных по полочкам знаний, приемлемой зарплатой, действительно хорошими льготами.
