Список каналов рос: «Латинкс», «Нейроразнообразие», «40+», «Осьмо-гангстеры», «Осьмо-гомо», «NB», «Черныекотам». Консультант по вопросам разнообразия и интеграции работала на полную ставку в качестве вице-президента новой команды «Общественное влияние», и под ее руководством стартап постепенно все больше обретал черты разнообразия. Присоединились активисты и кое-кто из самых яростных критиков стартапа. В их числе и Данило, который мог послужить олицетворением меритократии: родился в Пуэрто-Рико у матери-одиночки, вырос в бедных кварталах и в детстве научился программировать, но открыто заявлял о презрении к суровым индивидуалистическим мифам Кремниевой долины, обожал высмеивать венчурных капиталистов и ярых технолибертарианцев в социальных сетях. Он явно заставлял кое-кого из наших коллег нервничать.
Технологии Данило видел под непривычным для меня углом. По моде дня он полагался на разрушение, но разрушал он Кремниевую долину. Он любил повторять, что цена участия в технологиях стремительно падает. По мере удешевления образования, оборудования и доступа к инструментам к ним приобщится все больше народа. Продукты и компании диверсифицируются, структура власти изменяется.
– Новое поколение технарей в конце концов обойдет всю нашу систему, – сказал он мне, когда однажды мы работали в штаб-квартире, сидя на сцене в пустом актовом зале. – У нас есть момент беспрецедентного влияния, рычаг социальных перемен и целое поколение, выросшее на широкополосном Интернете. Это поколение придет и все прикончит.
Даже венчурных капиталистов в итоге сметут и сдадут в утиль. Мне все это показалось очень интересным – попытка переформатировать цинизм в отношении к отрасли в оптимизм в отношении будущего.
Поздней осенью вице-президент группы «Общественное влияние» организовала визит министра жилищного строительства и городского развития США. Компания работала над его инициативой: преодолеть цифровой разрыв путем предоставления высокоскоростного Интернета, компьютеров и образовательных программ жильцам многоквартирных домов для семей с малым достатком. Я провела неделю в Вашингтоне, округ Колумбия, на посвященных этой инициативе заседаниях, и мне было приятно услышать, что о том, как технология может изменить мир, говорят не самозваные лидеры индустрии безграничных цифровых сообществ, а выбранные должностные лица.
В день визита министра офис гудел. Гендиректор разместил на внутреннем форуме предупреждение о присутствии настоящей секретной службы. Члены команды «Общественное влияние» выглядели взволнованными и возбужденными, ведя по штаб-квартире вереницу журналистов и чиновников во главе с министром в кольце агентов секретной службы. Отрезвляющее сравнение элегантных костюмов агентов и наших рубашек с осьминогом заставило меня вздрогнуть.
– Его проводили через Овальный кабинет? – спросила я сотрудницу.
– Нам ужасно неловко, – ответила она.
В назначенный час всех пригласили в амфитеатр на третьем этаже. «Мы оделись несколько небрежно и непочтительно», – подумала я, разглядывая на себе и коллегах свободные футболки и потертую обувь. Менеджеры среднего звена суетились и указывали сотрудникам, где сесть. Так много народу в офисе я не видела с праздничной вечеринки.
Данило произнес краткую вступительную речь.
– Интернет ускоряет рост и разрушает классовые барьеры, – сказал он. – Это глобальное сообщество.
Краем глаза я увидела одного из юристов компании, евшую миниатюрную конфету и как будто бы накурившуюся.
– Прежде всего это билет двадцать первого века к процветанию, – продолжил он. – Как техник, я чувствую моральную обязанность содействовать тому, чтобы его дары дошли до всех, кто в них нуждается.
Я услышала шелест полиэтилена и хруст начинки с арахисовым маслом. Адвокат жевала еду, смотря прямо перед собой.
Министр и вице-президент по общественному влиянию обсудили эту инициативу. Они отметили, что четверть семей в Соединенных Штатах не имеют домашнего компьютера, разрыв в цифровой грамотности – это и неравенство возможностей. Министр, в костюме-тройке и сияющих кожаных туфлях, казался вылощенным и гиперреалистичным на принятый у политиков манер. Смотрелся он неуместно. Я подумала, какова жизнь госслужащего – делаешь карьеру, заручаешься доверием, вечно балансируешь на грани, возможно, покупаешь смокинг, – и в итоге обихаживаешь растущий центр силы Кремниевой долины, его малолетних выскочек, бросивших школу и ставших себе боссами однодневок, возомнивших, что они знают, как устроен мир и что они сумеют его исправить. У всех компаний-единорогов были переманенные из политических консультантов лоббисты в правительстве, миллиардеры, сопротивлявшиеся регулированию и экспертизе. Возможно, это было то же самое, что обихаживать Уолл-стрит, фармацевтическую промышленность или корпоративное сельское хозяйство. Возможно, это походило на зависть: технология, в конце концов, была противоположностью некой бюрократической тягомотине, уродующей правительство. Любой, кто был в Департаменте автотранспорта Калифорнии, приведет доводы в пользу разрушения бюрократии. С другой стороны, я могла только вообразить кошмар распорядительного органа, руководимого стартапами.
В конце презентации наш гендиректор, одетый в пиджак и джинсы с заниженной талией, вынырнул для заключительного слова. Он прошел через сцену с перекинутой через руку толстовкой сотрудника, в точности как носили только наши известные в местном масштабе инженеры. После рукопожатия с министром гендиректор сказал, что он в знак благодарности с гордостью преподносит министру сшитую на заказ фирменную толстовку.
Однажды утром в поезде по дороге в штаб-квартиру, когда я просматривала на телефоне приложения социальных сетей, алгоритм показал фотографию, сделанную на празднике аналитического стартапа. На фотографии были запечатлены два бывших сотрудника, оба широко улыбались, зубы белые, в точности как я помнила. Подпись гласила: «Я так рад быть частью такой удивительной команды». У вечеринки был хэштег, и я на него кликнула.
По хэштегу развернулся поток фотографий незнакомцев – красивых, из тех, кого не портит спортивная одежда. Они казались хорошо отдохнувшими. Расслабленными и счастливыми. Не походившими на меня.
Я пролистнула фотографию, явно с ресторанного шоу: акробатка в трико, колени на пьедестале, пальцами ног сжимает лук с готовой вылететь стрелой. Целилась она в набивное сердце с напечатанным логотипом компании. Я прокрутила гифки целующихся и обнимающихся в фотокабине незнакомцев и прониклась их гордостью, их осознанием свершения – прошел еще один чертов год, но они добились успеха и выиграли. Мне сделалось немного не по себе, словно всплыла детская обида, когда о тебе забывали.
Я продолжала листать, пока не наткнулась на видео тусовки после вечеринки, снятое словно в ночном клубе или на дорогой бар-мицве, если бы не спроецированный на стену логотип стартапа. В свете мигающих разноцветных огней мужчины в непарных пиджаках и брюках и женщины в коктейльных платьях подпрыгивали, размахивали светящимися палочками и световыми мечами под электронную танцевальную музыку. Я подумала, что они стали профессионалами. Недавно компания собрала еще 65 миллионов. У них была кубышка. Они двигались к прорывному росту. Они не ограничивали себя в расходах.
