– Предпочел бы я воображаемую Кремниевую долину, порождающую только эпохальные компании? – спросил он, когда нам подали одинаковые тарелки с жареной курицей в йогурте и дукке. – Разумеется. Но думаю, что геномные стартапы и дерьмовые стартапы – результат одного и того же процесса, слабостей и самоубийственных тенденций, всего этого. Конечно, здорово бы нам иметь нормальную, рассудительную, трезвую, благоразумную, уравновешенную Кремниевую долину, порождающую такие же компании, но сомневаюсь, что это возможно.
Я сказала, что, конечно, возможно. Большинство стартапов могли бы добиться не меньшего, если не большего успеха, руководи ими те, кто, например, не преследует и не подвергает остракизму инженеров-женщин. Столь же новаторскими они могли бы быть не обязательно под руководством – без обид – молодых, белых и мужчин.
– И что мы вообще понимаем под успехом? – немного на повышенных тонах спросила я, хотя никогда не ставила успех на первое место. – Разве мы не можем позволить большому количеству разных людей потерпеть крах? – торжествующие заявила я, потягивая вино.
– Сразу скажу, что я согласен с критикой, – заявил Патрик, подливая мне воды в стакан. – Я тоже хочу, чтобы Кремниевая долина была лучше. Более открытой для всех, более честолюбивой, более значимой, более серьезной. Более оптимистичной.
Здесь мы достигли согласия, хотя я подозревала, что у нас могут быть разные представления о том, как и в чем это может проявиться.
– Думаю, на самом деле поразительно, что существует только одна Кремниевая долина, и меня очень беспокоит, что это пламя гаснет. Может, вопрос в том, что нам нужно две Кремниевые долины или ни одной. Для меня ответ на него предельно ясен.
Я завозила по тарелке кусок куриной шкурки. Двух Кремниевых долин мне не хотелось. Я склонялась к мысли, что нам с лихвой хватает вреда от той, что есть. А может, я и вправду хотела две, но только если вторая была бы совершенно другой, злым двойником: матриархальная Кремниевая долина. Сепаратистско-феминистская Кремниевая долина. Небольшая, глубоко продуманная, неторопливая, регулируемая Кремниевая долина – в ней могли бы руководить и мужчины, но при условии, что они никогда не будут употреблять слово «блицскейлинг»[29] или называть бизнес войной. Я знала, что в моих идеях есть логическое противоречие.
– Прогресс настолько необычен и так редок, и все мы охотимся, пытаясь найти Эльдорадо, – сказал Патрик. – Почти все вернутся ни с чем. Трезвые, ответственные и взрослые не бросают работу и жизнь ради строительства компаний, в конце концов, возможно, даже того и не стоящих. Для этого необходимо своего рода самопожертвование.
Только потом я поняла, что он, возможно, пытался мне что-то сказать.
Друзья устраивали рейв в дельте Сакраменто, объявленный радикальным событием опоры на собственные силы. Приглашение гласило: «Земля суха и требует твой пот». «Мы жаждем наполнить ферму радостными, голодными телами». Я хотела быть радостным телом – или на худой конец попробовать. Я положила пару черных штанов, маленький вапорайзер, роман и «Путь художника»[30].
– Думаю, на рейвах не читают, – заглянув в мою торбу, заметил Иэн, но обострять не стал.
Когда мы приехали на ферму, группа голых по пояс мужчин возводила геодезический купол. Они обвивали вокруг столбов нити светодиодов, их грудные мышцы напрягались, вокруг внутреннего пространства лежали подушки и набивные матрасы. На открытой кухне люди резали начинку для пиццы. У них между ног в поисках упавших кусочков бегал ягненок. Из портативных колонок несся электросвинг.
Хозяин вечеринки был простодушным фермером. Когда он помогал нам ставить палатку в ореховой роще, я спросила, откуда здесь ягненок. Надевая на столб откидное полотнище, фермер ответил, что по плану завтра его пожарят на вертеле.
– Валишь его на землю и держишь, пока не расслабится, – объяснил он, словно делился рецептом фруктового салата. – А потом просто протягиваешь руку и перерезаешь горло.
Ближе к вечеру из леса вышли мужчина и женщина в белых хламидах, объявившие, что начинается ритуал. Порфироносные от румян на лице, розовые в солнечном свете. Все выстроились друг за другом, передавая косячок назад по цепочке, спустились к ручью и вышли на берег. Наши лидеры, все еще полуодетые, вошли в воду и по очереди окунули всех в воду, наподобие крещения. Белье всплывало на поверхность как пена. Я прошептала Иэну, что ни в коем случае не буду в этом участвовать – слишком не по-еврейски. Я отступила назад, не сняв купальник, и подошла, как только ритуал закончился.
Голые тела дрейфовали вниз по течению. Выбирались на берег ручья, общались с домашним скотом на другой стороне и ложились обсохнуть под закатным солнцем. В ручье плавали пивные банки. Я чувствовала знакомое одиночество участия в чем-то большем, к чему я пока не имею отношения.
Некоторое время спустя я, смущаясь, вылезла из воды. Расстелила полотенце рядом с Иэном и знакомым, зарабатывавшим на жизнь обниманием пожилых мужчин. Обнимательный терапевт сидел, скрестив ноги, его яички доверчиво покоились на кустике полевых цветов. Я втиснулась Иэну под мышку. Мы стали спрашивать его о сеансах: каково это – чувствовать себя объектом столь сильного желания? Люди плачут или исповедуются? Тяжело ли это, похоже ли на важную услугу? Что, если у кого-то случится эрекция?
– Если у тебя эрекция, ты должен встать, – очень терпеливо объяснял обнимательный терапевт. Иэн лениво гладил мои волосы.
Даже на ферме умудрялись разговаривать о стартапах. Друзья Ноа и Иэна начали врастать в индустрию. Экосистема сумела поглотить всех, кто имел высшее образование и владел социальными повадками среднего класса. Директор государственной начальной школы устроился диспетчером в стартап образовательного программного обеспечения. Музыкальный критик стал копирайтером в приложении для фитнеса и медитации. Журналисты перешли на корпоративные коммуникации. Художники прописались во всеми ненавидимой социальной сети, а кинематографистов взяли в крупные технические корпорации снимать внутренний рекламный контент, дабы сотрудники гордились своей работой.
Всем нужна была встряска: художники, музыканты, рабочие и чиновники покидали Сан-Франциско, и никто не приезжал им на замену. Бариста в кофейнях светлого дерева, открытых для любителей встречаться в кофейнях, были уже не молодые и приезжие, как прежде. Они стали старше, спокойнее и на какое-то время еще были защищены регулированием арендной платы, хотя дурное предзнаменование на стене уже было начертано. Даже комики стали предлагать для сотрудников стартапов семинары по улучшению корпоративных отношений и практикумы укрепления командного духа через взаимное унижение.
– Каково твое мнение о курсах программирования? – спросил Иэна обнимательный терапевт.
В тот вечер в саду группа музыкантов, гастролировавшая в модернизированном синем школьном автобусе по Западному побережью, исполнила песни о Калифорнии. Небо потемнело. В одном из переносных туалетов нашли гигантских пауков, родилась инициатива по их передислокации. Несколько парочек исчезли заняться сексом в переносном холодильнике. Другие приняли кетамин и медленно танцевали под хаус или развалились на одеялах искусственного меха в геодезическом куполе, вдыхая попперсы. Женщина в расшитой блестками пачке приняла фенциклидин и уселась на поленницу.
