Сан-Франциско погрузился в полномасштабный жилищный кризис. Всякий раз, когда СМИ сообщали о заявке на регистрацию в Комиссию по ценным бумагам и биржам, поданной новой технологической компанией, люди начинали обмениваться мнениями о правах арендаторов. Купить дом до следующего первичного публичного размещения, шутили мои коллеги. Шуткой это было не потому, что было смешно, а потому, что богатые сразу предлагали на 60 процентов больше семизначной цены, которую просили за малосемейный дом, и платили наличными.
В четырех из шести квартир в моем доме с регулированием арендной платы жили пары среднего возраста, по крайней мере, некоторые из них со времен последнего бума. Риторику местного сообщества и революции они знали, все это они уже слышали. Недавний поток молодых людей в состоянии эйфории в погоне за профессиональными авантюрами и последовавший за ними денежный поток не впечатляли, а вызывали стресс. Я подозревала, что никто в нашем здании не присматривал себе недвижимость для сдачи в аренду или квартиру за миллион долларов. Я подозревала, что все просто хотели остаться.
Брошюры по недвижимости брали быка за рога. Они принялись обращаться к владельцу здания, который там не жил, и соблазняли перепродажей. Они щебетали: «Привет, сосед! Хочу поделиться большими новостями о недавно проданных домах в вашем районе».
«Мы рассмотрели возможности и готовы к покупке, и готовы инвестировать в ваш район».
«Если бы вы могли получить справедливую цену за свой дом, вы бы его продали?»
Брошюры собирались поверх почтовых ящиков как призыв поспешить и подначка – напоминание о нашей удаче и нашей бренности.
В том году было много дискуссий о градостроительстве, в особенности среди предпринимателей. Все прочитали книгу «Влиятельный брокер»[34] или, по крайней мере, ее краткое изложение. Все читали «Время ведьм». Кабинетные урбанисты писали в блоге о Джейн Джекобс и открывали Османа, Ле Корбюзье. Фантазировали о привилегированных городах. Они начали замечать что-то интересное – возможно, потенциальное повышение эффективности, – происходящее за окнами их авто с попутным водителем. Они начинали понимать ценность городской общественной жизни.
На одной вечеринке ко мне наклонился мужчина и, дыша в лицо, сказал, что пытается принять участие в захватывающем проекте нового урбанизма. Футболка на нем была в геометрических складках, словно сегодня полученная и всего час назад развернутая: искусственная неряшливость эпохи мгновенной доставки по заказу. Я спросила, работает ли он в сфере городского хозяйства или градостроительного проектирования. Он сказал, неопределенным жестом обводя полную технарей комнату, что начинал, как все мы. Но хотел бы больше почитать о градостроительстве, если бы я смогла порекомендовать какие-то книги.
Я подумала, что в колледже у меня были семинары по урбанистике, и почувствовала укол превосходства, но не смогла припомнить ни единого названия. Я поинтересовалась, что за проект, и он замялся. Будто выпил уже довольно, чтобы язык чесался разболтать тайну, но не настолько, чтобы захотелось совершать ошибки. Я ждала.
Точно приготовившийся к нападению игрок и будто мы молча ему перечим, он посреди гостиной в центре известного города начал с того, что города важны.
– Но города могут быть умнее, – сказал он. – Должны быть умнее. Что, если бы нам дали чистый лист? Какие проблемы мы могли бы решить?
Мужчины вечно говорили о «наших» проблемах. Кто эти «мы»?
– В нашем распоряжении все эти новые технологии, – сказал он. – Беспилотные автомашины, прогностическая аналитика, дроны. Как мы можем сплотить их в идеальное сочетание?
От шутки о централизованном планировании я воздержалась.
Я спросила, где же будет первый город с чистого листа, ожидая услышать в ответ, что где-нибудь в Калифорнии – возможно, за Сакраменто, подальше, где меньше давление со стороны Сан-Франциско.
Он сказал, что Гондурас. Может, Сальвадор.
– Где-то есть люди, желающие много работать и не желающие иметь дело с преступностью, – пояснил он.
Я с большим интересом уставилась на дно своей пивной бутылки.
– Идея в том, чтобы следовать постулатам бережливого стартапа[35]. Город начнется с малого, как молодой стартап, которому надо обслужить не первый миллион, а первую сотню пользователей.
Я спросила, как он собирается расширяться, и сразу пожалела, едва услышала ответ: контейнеры для морских перевозок.
– Жить в них? – спросила я. – А как насчет общественной жизни? Люди не приходят из ниоткуда. Как насчет местной экономики? – раздражаясь, продолжила я. Я начала выкладывать карты.
– В идеале это будет особая экономическая зона, – сказал он. – Вы знаете Шэньчжэнь?
Я знала Шэньчжэнь: отполированный до блеска, насквозь просвечиваемый слежкой город, быстрый экономический рост которого потворствовал как умножению роскоши, так и расширению порочной практики детского труда. Население, вкушающее плоды современности, и прогресс под контролем диктатуры. Феномен авторитарного капитализма. Знал ли Шэньчжэнь он? Жаль, я не была пьяна, чтобы доискиваться до сути. Только в шутку спросила, откуда брать первоначальные инвестиции.
– Самообеспечение, – сказал он. – В основном все за свой счет – команда еще мала. Пока удалось собрать пятьдесят миллионов долларов.
Градостроительство было естественным интересом состоятельных людей, чьи сотрудники с трудом могли позволить себе жить в районе Залива, а их корпоративные патроны и хайпожоры венчурного капитала внушали веру, что учредители стартапов могут не только изменить мир, но и должны его спасти. Это был испытательный полигон эффективности умозрительного подхода к жизни.
Умозрительное мышление: физика Аристотеля, но в приложении к науке управления. Технологи разрушили инфраструктуру и учреждения, исследовали компоненты и переконструировали их в системы на свой лад. Выпускники колледжей перепроектировали университет, превратив его в школы онлайн-торговли. Венчурные капиталисты развязали кризис субстандартного ипотечного кредитования, финансируя стартапы для предоставления ипотечных кредитов. Многочисленные учредители собирали деньги на строительство жилых коммун в районах, где выселяли живущих коммунами.
Ходила шутка, что технологическая индустрия просто заново изобретает товары и услуги, которые давно существуют. Многим предпринимателям и венчурным капиталистам эта шутка не нравилась, хотя я считала, что они должны быть благодарны ей за отвлекающий маневр: она уводила разговор от структурных вопросов о том, почему определенные вещи, такие как общественный транспорт, или жилье, или городское развитие, были первоочередными проблемами.
На эстетическом уровне я бы не доверила предпринимательскому классу строить мегаполис, где большинство людей хотели бы жить. Их влияние на Сан-Франциско не особенно вдохновляло, впрочем, не всегда по их вине. Город заполонили новые предприятия, вкладывающие новые деньги в усиленно рекламируемые товары: магазин, забитый минималистскими чайниками, бар с шампанским, подающий икру на чипсах из креветок, клубный совместный офис только для членов клуба с эксклюзивными занятиями физкультурой в спортзале с ароматом эвкалипта. Пинг-понг-клуб с трюфелями фри. Магазин, продающий цифровым кочевникам пеналы и коробки бэнто. Щадящие суставы фитнес-студии: симуляция езды на велосипеде, симулированный серфинг.
