Веселье продолжалось? Оно вообще когда-нибудь было? Тем летом мне исполнилось двадцать девять, и захотелось того, чего не хотелось в двадцать пять. У меня развилась дурная привычка жадно перелистывать приложения покупки недвижимости, словно я ждала, что отреставрированный викторианский особняк в Кол-Вэлли сам спросит меня о моем типе Майерс-Бриггс[38].
Я принялась показывать на детей на улице, будто видела всего одного в энциклопедии. Смотри, как бы говорила я Иэну, – ребенок! Словно мы наблюдали за птицами. Словно я только что увидела падающую звезду.
Празднование дня рождения Патрик устроил в кемпинге, фактически в конно-спортивном лагере, недалеко от Мьюирского леса. «Кто-то любезно вызвался помочь поддержать конную сторону сделки, – говорилось в приглашении. – Прибытие в седле горячо приветствуется».
На следующих выходных мы с Иэном приехали в конный лагерь и обнаружили группу программистов, экипированных для активного отдыха, собиравших, хотя и неэффективно, корыто для салата. Несколько больших кусков лосося лежали на гриле. Загоны были пусты.
– Ах, вы же знаете Сан-Франциско, – сказал жизнерадостный предприниматель во флисовом жилете, когда я спросила о конной стороне сделки. – Здесь даже лошади эксцентричны.
Иэн заговорил с восхищавшим его инженером, дизайнером концептуальных экспериментальных пользовательских интерфейсов. Я редко слышала, как он говорил о компьютерном деле. Когда дело шло о его работе, он был настолько сдержан, что я легко забывала, как сильно он любил эту работу, ее головоломки, ее магию. Я села за стол для пикника и попыталась вникнуть в разговор двух инженеров, обсуждающих подростковую литературу.
С Патриком в его среде я бывала нечасто, однако достаточно для понимания того, что я выделяюсь в круге его знакомых, состоявшем в основном из ученых, предпринимателей и технологов. Часто я стеснялась говорить им, что работаю в службе поддержки клиентов, а потом злилась на свое смущение. Это не помогало, и всякий раз, чувствуя себя неуверенно, я была склонна раздражаться, упрямиться или задирать нос. Я вечно вовлекала учредителей в споры о том, являются ли краудсорсинговые рецензирующие сайты «литературой». Вечно выдвигала аргументы против приватизации, ввязывалась в драку.
Настроение было жизнерадостным и светским. Мне удалось остаться самой собой. Разговор разгорелся и затих. Я заметила, что, когда говорил Патрик, стоявшие рядом замолкали и прислушивались. И мне тоже хотелось его слушать.
Лосося сняли с гриля, мы положили его в салат и собрались на трапезу вокруг столов для пикника. Посреди обеда в лагере появился еще один тощий мужчина в походной одежде и с пластиковым пакетом. Патрик взволнованно вскочил. В сумке, пояснил он, два глюкометра непрерывного действия с цифровыми мониторами. Глюкометры было трудно приобрести в Соединенных Штатах, а мониторы были импортными. Мы все наблюдали, как он развернул пакет и, морщась, вогнал датчик в плечо. Я попыталась обменяться многозначительным взглядом с Иэном. Диабета у Патрика не было.
– Ого, – сказал Иэн. – Выглядит круто. Я бы попробовал.
Некоторое время спустя кто-то принес маленький пирог и свечу. Мы запели «С днем рождения», а Патрик покраснел.
– Ну что, – сказал он, когда пение закончилось, а разговор не возобновился. – Нам погасить костер?
Я предложила оставить его догорать. Мы могли бы поставить палатки, выпить виски и поговорить, пока не станет слишком поздно или слишком холодно. Это всегда было моей любимой частью отдыха на лоне природы: все обменивались интимными признаниями и тайнами, дело клонилось к вечеру, и время замедлялось. Меня это возбуждало, я стремилась найти общий язык, увидеть, что все немного расслабились. Патрик казался смущенным.
Я осмотрелась. Очень быстро стало ясно, что плана разбить лагерь не было. Палатку принесли только мы с Иэном. За десять минут вечеринку свернули, все упаковали в бумажные пакеты, выскоблили гриль, рассортировали мусор и с остатками еды потянулись за карпулингом. Лучи фонарика мелькали над дорогой и исчезли за поворотом. Еще не было десяти часов вечера.
– Думаю, мы наши себе местечко, – оглядываясь, сказал Иэн. Внезапно показалось смешным, что мы должны разбить лагерь посреди загородной конюшни в округе Марин. Комично большой участок казался брошенным на произвол судьбы. Загоны мерцали в сумерках. Я думала, не пройдут ли тут смотрители парка и не придется ли нам платить за лошадей. Нас не оштрафуют? Земля была государственной. Мы нарушали закон? Почему я решила, что мы все будем здесь спать, будто нам завтра нечего делать? Мне стало немного не по себе, потому что у других были планы на выходные, а мой единственный план сводился к строительству ловушки на дрозофил. Я тихо возмущалась. Мне не хотелось стыдиться того, что я неэффективна, хочу пить виски и строить замки на песке.
Я сказала, что нам просто надо вернуться. Иэн покачал головой – он выпил несколько бутылок пива, а я не умела водить машину с механической коробкой передач. Дороги неосвещенные и извилистые. Мы поставили палатку и почистили зубы, сплевывая в грязь, потом улеглись в раздельный спальный мешок на двоих, прислушиваясь к скрипу секвой на ветру.
Хотя мне не хотелось того, чего хотели Патрик и его друзья, мне все равно нравился их выбор. Я завидовала их целеустремленности, самоотдаче, точному знанию, чего они хотят, и умению говорить об этом вслух – всему тому, чему я завидовала всегда. Все они такие цельные и такие спортивные. Не легче было оттого, что я с трудом понимала, чем занимается большинство из них, я просто знала, что у них это хорошо получается.
В двадцать восемь лет Патрик построил что-то сложное и обширное, что-то полезное – то, что люди, казалось, любили. Я думала, что будет, если он и его друзья продолжат управлять индустрией – ведь у них, казалось, получится. Еще я думала, что это может означать на личном уровне. Наша дружба уже поостыла, видимо, с обеих сторон. Мне было интересно, изменят ли его деньги и статус, не стану ли я ему обузой. Меня беспокоило, что в его положении часто не оставалось ничего другого, как соответствовать определенным ожиданиям: система, которой они подчинялись, не просто была мощна, это целая машина. Идеологии, кажущиеся привлекательными, как и большая часть создаваемой технологии, соблазнительны в краткосрочной перспективе и потенциально разрушительны при доведении их до логического конца. Нерадостно было наблюдать, как он превращается в публичную личность: порой он одобрял в социальных сетях публикации, политику или позиции, меня удивлявшие и нервировавшие. В личном общении он был забавным, вдумчивым, непредубежденным. Но у публичной персоны, с которой я часто не соглашалась, были перекосы, влияние и власть.
Я поделилась этим с Иэном, который читал с фонариком. Он пожал плечами, и свет запрыгал по откидному полотнищу.
– Думаю, ты недооцениваешь то, что, возможно, есть у тебя, а у них нет, – сказал он.
– Тебя? – спросила я, повернувшись на бок лицом к нему.
– Как мило, – сказал он. – Но, думаю, что-то большее. Надо просто подумать.
