— Видишь? Ты сам понимаешь, что это так, но продолжаешь пытать нас обоих! — толкаю его в грудь, а Сабуров грубо толкает меня на подушку и набрасывается на мои губы. Отдалённо слышу стук когтей о паркет — куда-то убегает Амур. Мне не хватает воздуха, и кружится голова, а в следующий момент я понимаю, что отвечаю на поцелуй Сабурова.
Оторвавшись от меня, он застывает взглядом на моём лице, продолжает удерживать. Кожу жжёт не то от его прикосновений, не то от слёз, что бегут по щекам. Он стирает их большими пальцами, приближается своими губами к моим.
— Не надо. Не плачь, — снова целует, прикусывая нижнюю губу и, проглотив мой негромкий вскрик, наваливается всем телом.
В ушах шумит, и глаза застилает пелена. Мне больно, так невыносимо больно внутри, в том месте, где, видимо, находится израненная в кровь душа. И знаю, что станет ещё больнее, если он сейчас отпустит и уйдёт.
Хватаюсь за его плечи, обтянутые белой футболкой, вонзаюсь в них ногтями. Ударяемся друг о друга зубами, на языке чувствуется сладковатый привкус крови, но мы уже не можем остановиться. Как озверелые, потерявшие вмиг человеческий образ, хватаемся друг за друга и прижимаемся телом к телу.
Трещит одежда, сдираемая его руками, слышится звон пуговицы, отлетевшей от его джинсов и покатившейся по полу.
Впопыхах спускает штаны, срывает с меня пижамные шорты и рывком входит. Я стону от пронзившей промежность и низ живота боли, обхватываю его ногами и, запрокинув голову, реву во весь голос. Реву, потому что меня разрывает, оттого как сильно он нужен мне в этот момент. Кричу, потому что ничего уже не изменить, не вернуть, не построить заново, не склеить рассыпавшиеся осколки… И мне так хочется, чтобы его рваные движения во мне не прекращались.
Он останавливается, упирается лбом в мой лоб, тяжело и хрипло выдыхает в лицо:
— Я не могу отказаться от тебя. Забыть не могу. Выкинуть тебя из головы и своей жизни — не могу!
А потом, схватив меня за ноги, широко разводит их в стороны и, заполнив меня до упора, изливается внутрь.
Падает рядом, закрыв глаза, а я поворачиваюсь набок, обнимаю себя руками и долго смотрю в стену напротив, рисуя на ней невидимые узоры.
***
Просыпаюсь, будто от сильного толчка, и, резко распахнув глаза, снова впериваюсь взглядом в стену. Сзади чувствуется какое-то шевеление, и я про себя прошу, чтобы это оказался Амур. Но когда слышу шуршание одежды и звук застёгиваемой молнии, понимаю, что это Сабуров.
Не показываю, что проснулась, жду, когда он уйдёт, и облёгченно вздыхаю, услышав, как закрывается дверь. Радуюсь, что он ушёл, и нам не придётся видеться сейчас. Слишком тяжело, потому что я не знаю, что на меня вчера нашло. Да и он, подозреваю, тоже. Словно какое-то помутнение.
Можно ли назвать наш спонтанный, абсолютно неожиданный секс перемирием? Хотя бы временным? Мне бы, правда, этого хотелось, потому что я зверски устала от войны, которую не начинала.
Простила ли я его? Нет. Простил ли он меня? Смешон даже этот вопрос. Но что-то незримо изменилось в тот самый миг, когда я ответила на его поцелуй. Не могу сказать, что мне вдруг стало легче, и обида отступила. Нет. Стало ещё хуже… Потому что я поняла, как сильно люблю своего палача. Ничего не прошло и не остыло. И мы не изменились. По крайней мере, не настолько, чтобы разлюбить и отпустить хотя бы в душе.
От выпитого накануне коньяка слегка побаливает голова, и хочется пить. Я выжидаю некоторое время, а потом спускаюсь на кухню. У двери меня встречает довольный и, судя по округлившемуся пузику, очень даже сытый Амур. Виляя хвостиком, стучится им о холодильник и носом пихает мне свою пустую миску, словно показывая, что его уже накормили.
— Ах, ты ж проказник, — треплю его за холку. — Выпросил таки еду у Сабурова, да?
— Сабуров не такой изверг, как ты думаешь, — слышится вдруг из-за барной стойки, и я вскидываю взгляд на Самира, что, облокотившись о глянцевую поверхность, безмятежно потягивает кофе.
Обычно его в это время дома не застать… Зачем остался? Хотел посмотреть на мою реакцию? Поиздеваться? Сказать что-нибудь колкое, спустить с небес на землю и показать мне моё место? Извини, Сабуров, представления не будет. Я уже не та наивная Настенька, что когда-то. Уже давно ни на что с твоей стороны не рассчитываю и не претендую.
— Именно такой, как я думаю, — ворчу, пытаясь скрыть смущение, потому что стою посреди кухни в одной футболке, еле-еле прикрывающей попу, а Сабуров беззастенчиво рассматривает мои ноги. Мне особо стесняться нечего, да и мы видели друг друга голыми и раньше, но сейчас это кажется каким-то предательством с моей стороны. Я предаю память сына, которому пообещала, что все, кто виновен в его гибели, понесут наказание. Предаю себя — ту Настю, что осталась в прошлом, но всё ещё живёт внутри меня и нет-нет, да напоминает о себе и своей боли.
Открываю холодильник, придирчиво осматриваю содержимое и достаю последний йогурт. Когда-то я приучила Самира есть по утрам натуральные йогурты, и с тех пор мне всегда достаётся последний.
Про себя улыбаюсь. А ведь у нас было и хорошее. Было же. Но так ничтожно мало этих приятных моментов, что даже не сразу удаётся их вспомнить…
Беру ложку и сажусь за стол, где уже стоит блюдо со свежей выпечкой, и не выдерживаю:
— Кто приносит продукты? Каждое утро здесь появляется свежая выпечка, фрукты, — и если поначалу, когда в моей голове жила навязчивая мысль сбежать, я радовалась, что однажды, быть может, этот кто-то мне поможет, то сейчас незримое присутствие чужого человека меня настораживает. Я разучилась доверять людям.
— Карам, — отвечает коротко, и чувствую кожей, на которой вдруг выступили «мурашки», что он смотрит на меня.
Сама не поворачиваюсь, всем своим видом показываю, что его присутствие меня никак не беспокоит, но руки ужасно дрожат.
— У меня есть небольшая просьба… — жду, что он сразу же ответит отказом и, возможно даже, грубо, но Самир молчит, видимо, в ожидании самой просьбы. — Меня может «выгуливать» кто-нибудь другой? Не беспокойся, сбегать я не планирую. Мне некуда идти.
Сабуров ставит чашку в посудомоечную машину, неспешно прохаживается вдоль стойки и приближается ко мне.
— А чем тебя не устраивает Карам? Он проявил неуважение? — он оказывается слишком близко, отчего я начинаю нервничать ещё сильнее. Что-то странное со мной происходит сегодня.
— Нет. Он вежлив и услужлив. Но я его терпеть не могу. Он предал меня. Если можно…
— Хорошо, я дам тебе другого охранника, — неожиданно легко соглашается Самир. — Но ты ведь знаешь, что он не предавал тебя? Он просто был верен мне. И будет, — добавляет зачем-то.
— Ладно, спасибо, — аппетит окончательно исчезает, и я, отложив ароматную булочку с маком на тарелку, встаю из-за стола. Пытаюсь обойти Сабурова, но тот преграждает мне путь.
— И всё?
