– Я тоже спою «Happy Birthday».
Пианиста не нужно было просить дважды, и уже через секунду он играл вступление. Я опустила руку и позволила огням сцены поглотить меня. Мне всегда казалось, что я пою лучше Купера, но там, в центре огромной сцены еще более огромного театра мой голос звучал очень глухо. И даже это требовало напряжения, поэтому, когда я постаралась петь еще немного громче, голос просто сорвался. С чувством неописуемого счастья я закончила песню последним «you» и поспешила со сцены.
– Отлично спела, – похвалила меня девочка, которая до этого посмеивалась над Купером.
– Не шутишь? – спросила я.
– Было достаточно тихо, но голос, без сомнения, приятный.
– Спасибо. – Неожиданно я почувствовала себя очень счастливой. Взглядом я постаралась отыскать Купера на противоположной стороне сцены. Он весь светился, и от этого мое счастье только укрепилось на своих позициях.
Когда все песни были спеты, нам раздали тексты для чтения. Казалось, весь день прошел за прослушиванием людей разных степеней одаренности, но все закончилось, и Лейси отпустила нас по домам. Она раздала нам листовки, где разъяснялась процедура приглашения на повторное прослушивание, и все направились к двери.
Я подхватила Купера под руку, и мы тоже пошли на выход.
– Ну и пытка! – подытожил Купер.
– Не так уж и плохо все прошло. – По крайней мере, это было что-то новое. Что-то, чего я еще никогда не пробовала, что-то за границами моей зоны комфорта, что-то, что всколыхнуло во мне уже давно забытое волнение.
– Ты красиво поешь, – обратился Купер ко мне.
– Спасибо.
– Думаю, я раньше этого не понимал.
– Эбби! – Мы повернулись и увидели, что Лейси бежит к нам по проходу.
– Привет, – сказала она, оказавшись перед нами. – Хотела сказать, что устраиваю скромную вечеринку с барбекю ко Дню независимости. Приходите. Оба.
До меня доходили рассказы о вечеринках Лейси. И скромными их точно нельзя было назвать. Она жила в громадном доме и устраивала масштабные гуляния. Но нас пригласили впервые. Купер посмотрел на меня. До сих пор четвертого июля мы всегда шли на пирс наблюдать за фейерверками, и мне было интересно, что он думает о такой смене курса.
Купер не проронил и слова, оставляя решение за мной, а я только невразумительно промычала что-то в ответ.
– Будет много людей, еды и фейерверков, – сказала она и сразу добавила: – Веселье гарантировано.
Может быть, вечеринка даст возможность вычеркнуть еще что-нибудь из списка. Незнакомцев или следующий новый опыт. В конце концов, мне нужно было придумать целых пять.
– Окей.
– Серьезно? – Купер прошептал едва слышно, но я толкнула его локтем.
Лейси попросила у меня листочек о повторном прослушивании, чтобы написать на нем свое имя и номер.
– Напиши мне, и мы обо всем договоримся.
– Хорошо.
Купер продолжал молчать, пока мы прощались, и заговорил только на улице.
– Вы с Лейси теперь друзья?
– Нет, я едва ее знаю. – Состав нашей компании не менялся, собственно, с самого момента ее основания. Наше общение складывалось слишком комфортно и ладно, чтобы включить кого-либо еще.
– Так что, в этом году без пирса? – спросил Купер.
– Рейчел и Джастина нет в городе, поэтому празднование и так получится необычным. Если не захочешь оставаться на вечеринке долго, мы всегда сможем уйти.
Он пожал плечами.
– Может быть, нам и не помешает сходить. Может быть, приведу с собой плюс один.
Следующие слова я постаралась произнести как можно более спокойным голосом:
– Не думаешь, что сначала было бы неплохо спросить разрешения у Лейси?
– Я уверен, что она не против, раз приглашает всех подряд.
– Всех подряд?
– Без обид.
Я рассмеялась.
– Ну нет. Слишком поздно, я успела обидеться.
– Ты же понимаешь, о чем я. – Он задумался на секунду. – Интересно, после той рекламы у нее остался пожизненный запас крема против прыщей?
Я не смогла просто пропустить это и толкнула его.
– Какой же ты балбес!
* * *
В тот же вечер, в свете закатного солнца, пробивающегося сквозь окно моей студии, я начала рисовать картину – вид со сцены. И снова я позволила памяти и чувствам взять верх надо мной и над моей кистью. На сцене было ужасно жарко. И ярко. Ослепительно ярко. Я выдавила побольше желтого и белого на палитру. Смешала понемногу каждого цвета и поставила такую кляксу на полотно – прожектор занял четверть всей площади. Для людей в партере и сцены мне нужно было немного красного, немного кремового и по чуть-чуть черного и коричневого. С приготовлениями было покончено, и пришло время приступить к работе.
За окном успело совсем потемнеть, и только благодаря лампе я все еще видела полотно. Но, чтобы оценить прогресс, я подошла к стене и включила верхнее освещение. Неправильно. Что-то в ней было неправильно. Слишком много кресел. Слишком много людей, и слишком много взглядов, прикованных к сцене. Не так я себя чувствовала. Я почти не видела ни сидений, ни чужих глаз. Моя кисть набрала еще больше желто-белой краски и опустилась рядом с прожектором. Лучи начали расходиться дальше и дальше. Они перекрывали темное пространство зала. Еще влажные мазки красного смешались с желтым и белым и завихрились оранжевым. Любительница реализма внутри меня уже приготовилась залить все желтым, но я вовремя ее остановила. Результат получился интересным. Прожектор по центру теперь почти не давал рассмотреть интерьер: сидения, зрителей, край сцены. Его свет охватил всю картину.
Мои глаза устали. Слишком долго они были в напряжении. Я противостояла порыву потереть их своими испачканными руками. Картина была еще не совсем закончена, но пора было закругляться. Я отошла от полотна, чтобы осмотреть его издалека, и среди лиц, проглядывающих за этой световой ширмой, я заметила одно знакомое. Я наклонилась поближе и прищурилась. Моя мама. Я неосознанно нарисовала ее в зрительном зале. Моя мама… Шансы увидеть ее сегодня в театре были ничтожными.
Двенадцать
– Как тебе та женщина? – спросила я, пока мы с дедушкой везли тележку по овощному отделу.
Дедушка щупал нектарины и складывал в пакет только самые отборные.
– Та женщина? Ты хочешь узнать о ее жизни?
– Почему бы и нет?
– Просто любопытно, почему ты выбираешь только женщин за шестьдесят. – Он завязал кулек и положил его в тележку.
Дедушка всегда пытался свести меня с кем-нибудь, и я отвечала ему тем же. Но ни один из нас так и не повелся на сватовство. Так мы и жили.
