– Дедушка рассказывал, что где-то поблизости есть потрясающий подземный сад. Думаю, это было бы круто. – Для меня, по крайней мере. Такие вещи вдохновляли на творчество.
– Отличная идея. Я тоже слышал о нем. Удивлен, что ты там не бывала.
– Да, я тоже. Мы постоянно заняты чем-то другим. – Я снова обратилась к виду перед нами. – Ой! Тс-с. Смотри. Начинается. – Я кивнула в сторону далекой горы.
– Нам нужно молчать, пока солнце восходит? – прошептал он.
– Тс-с. – По какой-то причине я действительно хотела наблюдать за ним в тишине. Купер, кажется, почувствовал, что я не шучу, и не сказал больше ни слова. Мы оба сидели и впитывали происходящее. Сначала показались лучи, они протянулись по одному отрезку горы, отчего тот словно вспыхнул огнем. А затем, миллиметр за миллиметром, начало показываться само солнце. Оно выглядело меньше, чем в моем воображении, но, чем выше оно поднималось, тем ярче становилось небо. Впервые с прибытия сюда я услышала щебет птиц где-то над нами. Впервые я видела, как мир оживает. Невозможно было поверить в такое быстрое преображение унылого, холодного и серого пейзажа в залитую солнцем картину. Я втянула воздух – несмотря на видимую теплоту, он пока оставался холодным.
Было слышно, как Купер рядом со мной тоже глубоко вдохнул. И с каждым таким вздохом мое тело наклонялось к нему все ниже – пока щека не опустилась на плечо.
– Сколько мы здесь еще побудем? – спросил Купер, когда солнце поднялось высоко над горами.
– Я думала задержаться на недельку.
– Только если добудем еще пончиков. – Он поставил пакет с пончиками передо мной. – Это же не значит, что ты теперь жаворонок?
– Ну уж нет. Но я рада, что решилась на это.
– И я. – Он глянул на меня. Наши лица были так близко друг к другу, что я видела серые вкрапления в голубизне его глаз.
– Пойдем. – Купер встал и позвал меня.
– Да, пойдем…
Четырнадцать
– Забери своих сушеных сверчков. – Дедушка протянул мне маленький прозрачный пакет прямо с порога. – Ты положила их рядом с другими продуктами.
– Ага, точно. Пытаюсь выбросить из головы эту идею, хотя в какой-то момент она и казалась мне удачной.
– Сверчки – всегда удачная идея. – Он положил их на кровать и ушел.
С нашей утренней поездки прошло три дня. С тех пор я побывала волонтером на уличной кухне, где помогала раздавать ужин, чтобы выполнить пункт о службе. Это был одновременно очень наполняющий и удручающий опыт. Мне не нравилось представлять, как дети живут без еды, но сложно отрицать реальность, когда они стоят в очереди, ожидая, пока я налью им половник куриного супа с вермишелью. Мне было жаль, что я не додумалась сделать что-то подобное сама, без давления списка. Я заполнила анкету волонтера перед уходом и сказала директору, что он может звонить мне, если им нужны будут еще одни руки.
Я пошла в приют без Купера. На самом деле, я даже не виделась с ним после рассвета и пыталась не думать о причинах. Сводил ли он Рис на свидание? Проводил ли он теперь каждую свободную минутку с ней?
Я: «Хэй, если ты все еще хочешь выполнять список вместе со мной, пора принести пользу. Я справилась с этим вчера».
Он: «Уже все. Прямо сейчас приношу. Папа записал меня в волонтеры на покраску дома у какого-то парня. Покраску. Дома. Покраска – это, вообще-то, к тебе».
О, то есть не Рис занимала его все это время. У него была реальная причина пропадать. Я обрадовалась сильнее, чем следовало.
Я: «Не такого рода покраска».
Я: «Я здесь уже третий день».
Я написала ему ответ:
Я: «Так что, можем добавить рисование к твоему набору навыков?»
Он: «Конечно. Я бесподобен, хотя речь и не о том. Речь о том, что у меня все болит, я устал и жду, когда все закончится».
Я: «Ты еще не закончил?!»
Он: «Должны закончить сегодня».
Я: «Отлично».
Он: «Сначала одна безумная шальная затея заставила меня подняться в половину пятого, теперь отец каждый день будит меня в шесть. Не круто. Когда все наконец будет позади, я как следует отмокну в ледяной ванне, а потом просплю всю неделю и напоследок получу массаж от лучшего друга».
Я: «Джастин приехал?»
Он: «Смешно».
Я не стану делать Куперу массаж. Для меня это верный путь к рецидиву. Смотреть на его тело было тяжело. Не говоря уже о прикосновениях.
Он: «Половина пятого утра. За тобой должок».
Я: «Поэтому-то я и принесла пончики. Ничего я тебе не должна».
В ответ он прислал мне эмодзи в виде кучки какашек, и я засмеялась.
Я отправила телефон в карман и вернулась в свою студию. Вчера перед работой я установила там полотно, и оно по-прежнему ждало меня на мольберте. Слой белой грунтовки неумолимо взывал ко мне. Но я все откладывала работу. Изначально мне хотелось написать рассвет. Я приготовила все свои теплые цвета – красные, оранжевые и желтые оттенки, – и они все еще ждали меня на комоде. Но, глядя на них, я начинала сомневаться, потому что толкование казалось слишком буквальным. Сейчас я вспомнила, как холодно было тем утром. Как запах сосны покалывал мой нос. Как птицы ждали, пока солнце осветит вершины гор, чтобы завести свои песни. Я помнила это чувство размеренного пробуждения жизни. Пробуждения.
Я достала больше тюбиков краски – серого, черного и серебристого – и начала заполнять пространство снизу. Первыми в ход пошли холодные тона. Я прорисовала пожухлые листья, черные голые деревья и серебристых спящих птиц. Чем выше по полотну я продвигалась, тем ярче становились цвета, и тем больше жизни на нем появлялось. И вот я дошла до верхнего края, где птицы вздымались с зеленых гор и устремлялись в небо, прямо как лучи солнца, а небо на их фоне было ярко-желтым.
* * *
– Вау.
– Я думала, у нас был уговор не подглядывать, пока я рисую. У меня нечаянно может соскользнуть кисть. – В этот раз мне удалось не подпрыгнуть. Едва удалось. Купер обычно был очень тихим наблюдателем, но сейчас не сдержался, когда я отошла от мольберта.
– Прости. Мне следовало это учесть, я же теперь тоже эксперт в рисовании.
– Вот именно. Ты вообще мог бы дорисовать за меня, – поддразнила его я.
– Ну, нет уж. Твоя картина великолепна. Мне очень нравится.
– Тебе нравится все, что я рисую.
– Тоже правда. Но эта работа… другая. Те птицы мертвые? – он имел в виду птиц снизу. – Мрачновато для тебя.
