Он забрал у меня блокнот с карандашом и переложил их на прикроватную тумбу.
– Эй! Верни!
– Я спасаю тебя от себя самой.
Я глубоко вздохнула.
– Ладно. Давай тогда сделаем что-нибудь по списку. – Надеюсь, это мне поможет.
Купер шлепнулся на кровать, а потом бросил взгляд через всю комнату, туда, где висел список, и неопределенно дернул плечами. К моему огромному разочарованию, его энтузиазм по отношению к затее со списком все угасал. Но я не могла сдаваться, пока оставалось время до выставки. Кроме того, до сих пор мне было интересно пробовать новое. Вчера, после разговора с Лансом, я вычеркнула пункт «узнать историю незнакомца» из списка. Я выполнила его, хотя нарочно и не планировала.
– Давай заставим Купера встретиться с его страхом, – было мое предложение.
– Я все еще ничего не придумал для этого пункта.
– Ага, точно. Но я уверена, что ты знаешь о своем худшем страхе, просто боишься мне признаться. Давай, я собираюсь вырыть его из тебя. – Я встала и протянула Куперу руку.
– Звучит больно.
– Я жажду принести эту жертву.
– Я имею в виду, больно для меня.
– Эту жертву я тоже жажду принести.
Он улыбнулся.
– И почему для этого нам нужно выходить из дома?
– Это часть процедуры.
Он позволил мне поднять его на ноги и вывести из дома.
* * *
У нас с Купером было свое место у океана. Любимое место, где не было толп туристов. Чаще всего здесь было совершенно безлюдно. Это объяснялось просто: здесь не хватало того, за чем люди обычно идут к океану – пляжа. Это место не было усыпано ярдами золотого песка, инкрустированного блестящими ракушками, которые так и прыгали бы в руки собирателям. Там негде было укрепить зонт или строить песочные замки. Не было даже мест, где можно прыгать на волны без страха разбиться о скалы. Нет, сюда нужно было карабкаться. Это крошечное укромное место в обрамлении заводей и других препятствий, где солено пахло рыбой и водорослями. Сюда мы приходили, чтобы сбежать от всего остального. Перед выходом из дома я захватила с собой пляжную сумку и блокнот, который теперь раскрыла на чистой страничке; в руке наготове у меня лежал карандаш.
– Я буду брать интервью, – предупредила я, взгромоздившись на камне. Какой-то из множества диких цветов, растущих вдоль скалы, щекотал мне стопу.
– У кого?
– У тебя.
– Зачем?
– Это часть процесса по выкапыванию страха. Нужно его обнаружить. Если ты его не знаешь, и я не знаю, должно быть, он прячется где-то глубоко в твоем подсознании.
– Ладно, приступай. – Он откинулся назад.
– Твое самое первое воспоминание?
– Легко. Мне четыре года. Я с дядей на квадроцикле, хватаюсь за него, пока мы летим по дюнам. Мы возвращаемся домой, и мама отчитывает его за это.
– У тебя, несомненно, сильная эмоциональная связь с этим событием, иначе ты бы его не запомнил. Может, это страх?
– Нет. Чистое воодушевление.
– Я должна была догадаться.
Он прыснул.
Я оставила заметку в блокноте.
– Хорошо, как на счет этого: завтра ты узнаешь, что скоро умрешь. О каком невыполненном действии ты сожалеешь больше всего?
Он, видимо, серьезно задумался, но его ответ показался мне высосанным из пальца. Так, будто настоящий он решил придержать для себя.
– Наверное, о том, что не посмотрел мир? Но как это связано со страхом?
– Я просто подумала, что есть вероятность, что страх сдерживает тебя от какого-то поступка.
– Нет, здесь вопрос скорее в деньгах и возрасте.
Я пожевала кончик карандаша.
– Посмотреть мир, да? Не помню, чтобы мы вообще когда-то говорили о путешествиях.
– Как я и сказал, прямо сейчас это невозможно, так зачем об этом говорить?
– Ладно. – Я задумалась о следующем вопросе. – У тебя бывают повторяющиеся кошмары?
– Если и бывают, я их не запоминаю. – Он склонил голову. – А у тебя?
– Да.
– Правда? Что в них происходит?
– Я в школе, стою и смотрю на большую кирпичную стену рядом с амфитеатром. Ты же понимаешь, о какой я говорю?
– Да. Та, на которой постоянно рисуют, и директор каждый год читает нам лекции, потому что хочет видеть ее чистой?
– Да, та самая.
– Хорошо. Ты ее разрушаешь? Потому что она уже сама по себе начинает рассыпаться.
– Нет. Я рисую по ней.
– Ну, конечно же. И почему это кошмар? Пока это звучит как твоя мечта.
– Потому что когда я заканчиваю, директор говорит мне попробовать снова. И стена тут же становится белой. Я рисую то же самое. И снова он говорит мне начинать с начала. И так раз за разом. – Я анализировала этот сон и поняла, что через него проглядывает мой страх быть недостаточно хорошей для чего-либо. Недостаточно хорошей для Купера. Недостаточно хорошей для его родителей, иногда даже недостаточно хорошей для своей собственной мамы. И совершенно точно недостаточно хорошей художницей. Это звучало слишком театрально, поэтому мне не хотелось признаваться в этом вслух.
– Ого. Звучит ужасно.
Я пожала плечами, прячась за безразличием.
– Не то чтобы это снилось мне каждый день.
– Я думал, ты говоришь о каких-нибудь монстрах или демонах, но в таком случае и у меня, думаю, найдется один.
– Правда?
– В нем я один в комнате без окон и дверей.
Я записала его сон в блокнот.
– Что происходит потом? Ты пытаешься выбраться?
– Нет. Это и все. Я просыпаюсь и чувствую себя отвратительно.
– Испуганно?
– Не сказал бы.
Я вздохнула.
– Ты безнадежен.
Он вытянулся, чтобы заглянуть в мой блокнот.
– Это и все вопросы? Ты закончила копаться у меня голове?
– Нет. Еще один.
– Ладно.
Я всмотрелась в его глаза.
– Чего ты боишься?
Он громко захохотал, запрокинув голову. Когда он закончил, улыбка все еще держалась на его лице, и он сказал:
– Ты думала, теперь я смогу ответить?
Я улыбнулась, слегка расстроенная.
– Нет, но попробовать стоило.
Он ткнул мою сумку носком.
– Ты принесла полотенца? Или вкусняшки?
– И то и другое.
Он протянул руки, и я бросила ему полотенце, а следом и батончик с гранолой. Он откинулся назад на камень, скомкал полотенце и подложил его под голову.
