Я знала, что измазала все руки и лицо. Интересно, видел ли он? Потом я вспомнила, что меня это не должно волновать.
Купер осмотрел здание позади меня, и его вздернутая бровь так и спрашивала: «Что ты там делала?» Он приподнял коробку, чтобы я посмотрела, что там – четыре стеклянных бутылки в переноске.
– Шоколадное молоко, – пояснил он. – Шоколадное молоко все делает лучше.
Я кивнула и сглотнула.
– Это правда.
– Прошу разрешения приблизиться к вражеским границам, – сказал он, протягивая мне коробку.
Я ощутила, как старая привычка берет верх надо мной – привычка любой ценой возвращать все на круги своя. Привычка, которая говорила мне подлатать все бреши и сделать вид, что ничего не было. Я противилась.
– Купер. Я не могу этого сделать.
– Когда?
– Не знаю. Мне нужно время. Ты не даешь мне его.
– Я дал тебе шесть дней. Это достаточно долго. Я ужасно себя чувствую. Думаешь, я хотел пропустить твою выставку? Нет. Я хотел прийти. Ты моя лучшая подруга во всем мире.
– Тебе кажется, что ты хотел прийти. Но дело вот в чем, Купер: если ты всем сердцем чего-то хочешь, ты это делаешь. Вот так вот просто.
– Я спутал дни.
– Именно.
– Ты не собираешься меня прощать. – Это было утверждение.
– Не знаю. Может быть. Мне нужно время.
– Время для чего?
– Чтобы разлюбить тебя, Купер, – выпалила я. – Чтобы оправиться от этого. Чтобы измениться.
Его брови поникли, а следом опустился и подбородок.
Мое дыхание сбилось, щеки покраснели, но он ничего не отвечал.
– Помнишь ту ночь на пляже год назад?
– Помню.
– Ночь, когда я сказала тебе, что люблю тебя, а потом отшутилась. – Я смотрела на него – с бутылками шоколадного молока и взглядом, опущенным на тротуар, – и понимала, что это не новость для него. Все это время он знал.
– Жаль, ты не рассказал мне тогда, что все понял. Может быть, тогда все уже разрешилось бы. Я открылась тебе, а ты позволил мне забрать свои слова так беспрепятственно.
Я не злилась в тот день или потом, в течение года. Скорее меня гложили боль и смущение. Но теперь я злилась. Весь год он знал, но не соизволил обсудить это со мной, дать мне возможность объяснить, почему нам следовало бы быть вместе или почему я его любила. Он просто отмахнулся от меня. Закрыл глаза на мои чувства.
Слезы покатились по моему лицу, но я не переставала смотреть на него. Я чувствовала, как вся ненависть и обида уходили вместе с ними.
– Я… Я не знаю, что сказать, – признался он. – Я могу повторить, что я придурок. Я могу сказать, что должен был поступить иначе.
Не знаю, какой ответной реакции я ждала. Где-то в глубине сознания меня грела надежда, что, стоит ему услышать правду, он поймет, что на самом деле любит меня. Что тот ужас на его лице, который остановил меня год назад, был от удивления, а не от безответности чувств. Что за год его чувства выросли. Что неделя без меня помогла ему понять, что он меня любит. Но этого не произошло.
– Купер. Я отпускаю тебя. Я должна тебя отпустить независимо от того, как сильно это меня пугает.
Я видела, как его кадык дернулся. Он кивнул всего раз, поставил коробку шоколадного молока на землю перед собой и сделал нерешительный шаг назад.
Я осталась на месте. Я оставалась там, пока он отступал задом наперед, не отрывая взгляда от меня. Я оставалась там, пока он не сел в машину и не завел мотор. Я стояла неподвижно, пока он выруливал с парковки. И только когда его машина исчезла за углом, я опустилась на землю.
Тридцать четыре
Я стояла у Лейси на пороге. Мне жутко не хотелось расстраивать ее после тех замечательных новостей о прослушивании, поэтому я постаралась смастерить улыбку на лице.
– Умоляю тебя, – сказала она. – Я видела тебя на пробах. Ты не такая уж хорошая актриса.
Я икнула и засмеялась, а Лейси поспешила затащить меня внутрь.
– У тебя шоколадное молоко, – заметила она. – Подожди-ка, это оно было у Купера в руке? Четыре кварты
[22] шоколадного молока?
Я кивнула и повторила за ним:
– Шоколадное молоко все делает лучше.
Она забрала у меня коробку и понесла ее к раковине. Я думала, ей не терпится достать нам пару стаканов, но она вместо этого открыла бутылку и начала выливать жидкость.
На секунду я лишилась дара речи.
– Лейси, это же жидкое золото.
– Это жидкий яд. Мы очищаем тебя от Купера. – Пустая бутылка цокнула о столешницу, и Лейси начала выливать вторую бутылку.
– Давай хотя бы отдадим их нуждающимся детям?
– Слышишь это? – спросила она и замолчала. Раздавалось только бульканье жидкости, утекающей в трубу.
– Все, что я слышу – это то, как ты выливаешь шоколадное молоко.
– Именно. Запомни этот звук. Звук свободы.
Я покачала головой и не сдержалась от смеха.
– Это вот так звучит свобода?
– У меня в голове эта фраза звучала лучше.
Я не дала ей откупорить следующую бутылку.
– Давай оставим их для твоей семьи. Готова поспорить, твои младшенькие с радостью выпьют этого жидкого яда.
– Да, ты права. – Она открыла холодильник и поставила две уцелевшие бутылки туда. – Я нашла идеальный фильм.
– Какой?
– Называется «Молчун»
[23]. Тебе понравится. Много смертей и мести. Потом нам нужно будет развести костер. У тебя есть какие-нибудь вещи Купера, которые можно сжечь?
Я обняла ее.
– Спасибо тебе за это.
Она обняла меня в ответ.
– Мне жаль, что он причинил тебе боль.
Я покачала головой и почувствовала, как слезы снова накатывают. Я отпустила ее и сменила тему.
– Мне понравились твои друзья.
Она отвела меня в гостиную.
– Ты им тоже понравилась. Значит, добро пожаловать в мир, где у тебя больше, чем одна компания друзей. Отличное место, особенно в такие неизбежные моменты.
– Такие моменты?
– Когда одного из друзей хочется убить, конечно же.
– Конечно же. – Я посмотрела на ладони, на которых все еще чувствовалась грязь. – Можно воспользоваться ванной?
– Да, вдоль по коридору, вторая дверь направо.
