– Вообще все? – переспросил Магнус. – А если уплыть за океан Забвения?
– Бесполезно. Расстояния не будут иметь значения.
Король мрачно уставился в поверхность стола.
– Какие еще есть варианты? – осведомилась Вэрилана.
Наступила тишина. Лорд Вардис по очереди оглядел Магнуса и Алмеро.
– Полагаю, вариант только один – не допустить окончания строительства врат, – сказал он.
Огневик молча поддержал главу рода Эйнар. Ландрийский монарх задумчиво почесал подбородок.
– Предлагаете устроить поход в Пустоши? – не спросил, а скорее констатировал король.
Все трое альвов непроизвольно вздрогнули. Кому как не перворожденным, видевшим проклятье Западного Леса своими глазами, знать, насколько опасной могла быть бывшая метрополия павшей империи.
– Это безумие, – тихо выдохнула Эвиал.
Вардис обернулся к альвийке.
– Можете предложить что-то лучшее?
Девушка промолчала. Никому не нравилась идея похода в мертвые земли, но выбора и впрямь не оставалось. Вопрос ставился просто, либо они что-то делают с Тенями и их порталом во владения разрушительного Хаоса, либо последние уничтожают Фэлрон. Вместе со всеми населяющими его расами.
– Значит, договорились, – негромко резюмировал Магнус, не дождавшись других идей. – Собираем совместную армию и выдвигаемся в Пустоши.
Глава 12
Едва заметные над кромкой края земли, занесенные снежными шапками вершины Железных гор приближались крайне неохотно, с ощутимой ленцой.
Водная пелена глади темного синего цвета, проплывающая внизу, казалась нескончаемой. Море Чудес никак не желало выпускать из своих объятий, рисуя на горизонте темную полосу материка, застывшего в образе кадра из остановленного диафильма.
Зур-Хаг старался как мог. Редкие и мощные взмахи широких крыльев придавали дракону ощутимое ускорение, но дурацкий материк вырастал невообразимо медленно.
Мы летели к последней купели, спрятанной глубоко в недрах Южных гор – царстве двергов.
При размышлении о цели конечного путешествия мне на ум невольно приходило сравнение недавних событий. С кенерийскими мастерами, за исключением небольшого недоразумения со свитой принцессы, удалось наладить общение, получив доступ во внутренние покои святилища бога войны.
А вот насчет коротышек по этому же поводу имелись сомнения. Мелкие засранцы никогда не отличались особой уступчивостью.
На островах решающее значение оказал настоятель храма. Фигура, наделенная властью, имеющая большое влияние. Без него дело скорее всего закончилось бы кровопролитием.
Следовательно, у гномов надо поступить схожим образом. Найти кого-то, обладающего авторитетом у соплеменников, и с его помощью проникнуть в закрытое для посторонних подземное королевство.
Тут надо уточнить, что дверги не пускали к себе ни людей, ни альвов, ни степняков, ни вообще кого-то еще. Общение с внешним миром велось исключительно через небольшие городки, расположенные снаружи гор. Если быть точным, то таких мест имелось всего два: на границе степи и на самой южной оконечности континента, в глубоководном порту.
Там коротышки вели дела, торговали, снаряжали караваны, договаривались о новых сделках.
Дальше никого не пускали. За исключением официальных посольств, отправляемых из Срединных земель раз в сотню лет каким-нибудь человеческим королем, надеющимся наладить более близкие (а значит, и более выгодные) отношения с двергами.
Низкорослые умельцы много что могли предложить на продажу. Тут и оружие, и броня, и различные алхимические настойки. Все великолепного качества, как правило, недоступное где-то еще. И оттого невероятно дорогое.
Впрочем, любые попытки наладить контакт на уровне постоянного сотрудничества заканчивались всегда одинаково. Гномы принимали гостей, вежливо выслушивали и деликатно отказывали, стараясь не ранить чувства посланников. Затевать вражду подземные мастера ни с кем не хотели, как и заключать союзы в какой-либо форме.
За исключением разве что Дарцингкской Лиги. Но тут чистый бизнес, ничего личного. Торговцы единственные, кто сумел наладить тесные связи с неуживчивыми коротышками.
Одинокого путешественника далеко не пустят. Тем более из одиозной расы лордов-колдунов. Надо искать посредника, желательно занимающего видное положение в местном сообществе.
У меня имелось несколько знакомых среди представителей подгорного племени. Первый – это, конечно, Вендел из клана Досбрил. Мой главный строитель.
Но по объективным причинам, для указанного дела предводитель странствующей артели плотников-каменщиков совершенно не подходил. Судя по недомолвкам, мелькающим в разговорах, «прораб» Замка Бури на родине считался чуть ли не изгнанником.
Не пойдет.
Следующим вспоминался Тугол. Капитан «Камнегрыза», пушечного фрегата. Отчаянный мореход, любитель крепкого эля, танцев на столах припортовых кабаков и хороших драк.
М-да… И этот не годился.
Оставался его брат, Хагрим, глава клана Стилбор. Поставщик пистолей, бомбард и огненного зелья.
У этого с влиянием и властью среди своих полный порядок. Проблема в том, что хитрый бородач до мозга костей являлся политиком. Натуральным таким политиком, везде ищущим в первую очередь собственную выгоду. Делать просто так одолжение он не будет.
А учитывая заглохшую торговлю огнестрельным оружием (ввиду исчезновения основного клиента в лице Изтарского королевского дома) и последовавшие за этим убытки (последнюю партию стволов отправили обратно, взяли лишь порох, на фига мне куча нового стреляющего железа? Денег и так толком ни на что не хватало), отношения у нас с ним несколько разладились.
Что коротышка может потребовать за покровительство на землях Железного царства? Боюсь, что весьма много. Как минимум компенсацию потерь от исчезновения единственного крупного пользователя продукции клана оружейников.
Чертовы изтарцы, даже из могилы умудрились напакостить… Подумал я без злости, а как будто по привычке. Никакой ярости по отношению к уничтоженной королевской династии я не испытывал. Как, впрочем, и сожалений по поводу уничтоженного Стокхолла вместе со всем населением.
В последнее время я все чаще за собой замечал состояние холодной отстраненности. То, что раньше вызывало отклик переживаний, сейчас нередко воспринималось незначительной мелочью.
Я отлично понимал, что хорошо, а что плохо, но ощущение сопричастности уже не возникало. Добро и зло легко менялись местами, воспринимаясь с чисто академическим интересом, а не чем-то основополагающим, из чего формировалось нормальное «человеческое» восприятие окружающего мира.
Прохождение через купели накладывало свой отпечаток не только на физическую оболочку, но и на внутреннее состояние моего «я».
