— Зачем?
— А затем! Ты знаешь, у него на тебя завещание написано или на внучку? И написано ли оно вообще?
— А что ты его хоронишь раньше времени?
— Кажется, ты тут кричала про лекарства… Нет? Слушай, Лиза…
Вербов наконец отошел от холодильника, но ко мне не подошел. Встал напротив, как стоял, пока кормил Любу или пока она кормила его моими блинами! Наверное, я не умею их правильно печь. Не достучалась ни до желудка, ни до сердца. Смотрит так, будто ненавидит.
— Ты хочешь загнать себя в долговую яму, покупая квартиру, которая тебе нафиг не сдалась, разве нет?
— Вообще-то я в ней живу…
— Не живешь! — Вербов перегнулся через столешницу, но, к счастью, стойка была достаточно широкой, чтобы оградить меня от лобового столкновения. — Тебя оставили там жить и ты осталась, потому что не могла ничего сделать. Так скажи, какой смысл продолжать вариться во всем этом говне, когда можно просто взять ребенка и уйти…
— Куда? — теперь я выплюнула вопрос, потому что с такого расстояния он мог ударить Вербова по носу.
— Да хоть в никуда… — голос его сел до хриплого шепота. — Но точно не в долги! За квартиру, в которой ты снова можешь оказаться со своим дорогим Кириллом. На няню у тебя деньги есть, а на съем нет?
Я вся сжалась — нет, мне хотелось оторвать этот чертов гранит от шкафчика, если уж не получится разбить его кулаками!
— Ты хоть понимаешь, какие это суммы? — только и нашлась я что сказать.
— Я-то понимаю, а вот ты не понимаешь, когда говоришь про сомнительный кредит за сомнительную квартиру. Ты не понимаешь, что в России в кредит ничего покупать нельзя. Просто нельзя… У тебя же никакой спины нет, что ты такое делаешь?
— Пытаюсь выжить, — выплюнула я, но в этот раз на гранит, потому что не могла больше смотреть Вербову в глаза.
— А жить не пыталась? Просто жить…
Ему понравилось буравить меня взглядом, поэтому он выплыл из-за барной стойки и развернул меня к себе. Хорошо, не схватил за подбородок — держал за плечи обеими руками, точно боялся, что я начну вырываться. Зачем? Я его не боюсь… Он из тех собак, которые лают, да не кусают.
— Ладно, Лиз… Не понимаешь денежные минусы, так пойми любовные… Жить с отцом своего бывшего — это же себя не любить… Лиза, — он чуть приблизился ко мне, но все равно я видела не только его глаза, но и все лицо. — Я не хочу форсировать события, но ведь есть шанс, что я решу проблемы жилплощади…
Он тяжело выдохнул.
— Как по-идиотски звучит… — Вербов опустил глаза. — Извини, я не умею говорить с женщинами красиво. Я вообще не умею говорить с женщинами… Не научили. Я тебя просто умоляю, да хоть на коленях… — И он снова сделал, что вчера: встретился коленками с полом, пусть и на сей раз с подогревом. — Ради меня проигнорируй сейчас своего Кирилла. Я понимаю всю ответственность, которую возьму на себя, если переселю тебя к себе с ребенком, и я понимаю, как тяжело тебе принять решение насчет меня из-за Любы. Но ради Любы не влезай в финансовые дела с ее отцом. Просто пойми…
Гриша поймал мои руки, только не поцеловал, а просто начал наглаживать, так и не поднявшись с колен. Точно и он теперь не мог смотреть мне в глаза.
— Я знаю, что давлю на тебя. Но, поверь, не с задней мыслью, честно… Просто то, что ты собиралась сделать с квартирной тяжбой — реально игра в свои ворота. Лиза, ты веришь, что я тебе не вру?
Теперь он запрокинул голову, чтобы видеть мое лицо, и я кивнула — снова раньше, чем подумала. Впрочем, я ничего и не думала, понимая, что думать мне стало нечем… Вся кровь от мозга отлила к рукам, которые Гриша продолжал греть в своих.
— Лиза, у Ленки есть пара пустых квартир. Они не сдают их. Вложились, когда рынок стоял. Она даст тебе ключи, если Кирилл попрет против собственного ребенка и собственного отца. Я тебе обещаю. Лена, она очень хорошая. Моему отцу несказанно повезло. И моим братишкам, что у них такая мама. А мне повезло, что ты пришла сегодня ко мне… Знаешь, мальчишки очень любят быть рыцарями… Ну, или Щелкунчиками и сражаться с мышиными королями… Год как раз крысы, вот некоторые и начали заранее крысячить… Но мы его башмаком, башмаком, верно?
— Ты не с Любой разговариваешь, — только и смогла выдать я.
Гриша поднялся и поднял мои пальцы к своим губам.
— Я разговариваю с Любиной мамой. Только эта женщина взрослых разговоров не понимает. Приходится быть с ней великим сказочником… Как тот, что был у Герды, помнишь?
— Гриша, прошу тебя, прекрати…
Нет, не целовать мне пальцы, а говорить глупости… Но ему, наверное, показалось, что все наоборот, и он прижался теперь губами к моему рту, чтобы не слышать новых глупостей от меня. Да вся моя жизнь в его глазах — одна большая глупость.
— Лиза…
Здесь барная стойка была намного выше кухонного стола, но он все равно сумел усадить меня на нее, заставив снисходительно смотреть на себя сверху вниз.
— Лиза, а давай вы сегодня не пойдете домой? У меня в кабинете есть диванчик. Мне хватит…
Сейчас я могла стиснуть коленями только его грудь.
— Дед ждет нас. Мы не можем не прийти. И, знаешь, я не представляю, как смогу оставить его одного…
— У него есть сын. Пусть живет с сыном…
Пришлось зажмуриться от неонового света, лившегося из пытливых глаз.
— Ты не понимаешь, Гриша, ничего не понимаешь… Кирилл не будет за ним ухаживать, не будет… А один… Дед никогда не жил один, жена пылинки с него сдувала…
— Я его тоже должен взять к себе?
Я дернулась от такого дурацкого вопроса, да еще сказанного таким серьезным тоном.
— Что за глупости…
— Я и спрашиваю тебя — Лиза, что за глупости? У тебя своя жизнь, у него своя… прожита. И у него есть сын. Что воспитал, то и получил. И это Кирилла, а не твоя обязанность содержать отца. И вообще, пусть размениваются, если не хотят жить вместе. Это их квартира, это их проблемы, Лиза.
— Ты не понимаешь…
— Да, не понимаю! — вскричал Вербов. — Но я не хочу и не допущу, чтобы какой-то дед выступал преградой к моему счастью.
— Да с чего ты взял, что мы — твое счастье?
Я подалась вперед с твердым намерением спрыгнуть на пол, и Вербов помог мне, но рук с талии не убрал.
— Я так думаю, а время покажет. Лиза, оставайся у меня. Сегодня, завтра, навсегда. Ты — взрослая женщина, ты не обязана отчитываться перед посторонним мужиком…
— Знаешь, — я вскинула голову, чтобы не смотреть снизу вверх в чуть раскрасневшееся лицо Вербова. Мое, наверное, горело еще хлеще. — Посторонний пока у меня ты. А с Александром Юрьевичем я живу седьмой год. И он первым встал на мою защиту. Он сказал собственному сыну, что тот сволочь. Я не могу уйти просто так. И я не могу оставить его один на один с Кириллом, потому что Кирилл уже довел до могилы мать, а я хочу, чтобы у Любы был дедушка как можно дольше. Дедушка, которого моя дочь обожает. Моего отца она, увы, почти не знает. Так что, Гриша…
