Сусанна кивала. Что не понимать? Конечно, понимает… А вы, мистер Атертон, продолжайте. Вы ж про прадеда целый роман написали!
— Мой дед, пока срисовывал росписи в чужих гробницах, не считал открывателей и их покровителей ворами, а теперь вдруг понял, что нельзя брать чужое. Этими предметами фараон пользуется в загробном мире. Значит, взять их — как украсть у живого. Но зачем фараону женские украшения? Незачем. А у его бедной жены, отвергнутой отцом, есть только то, в чем она приехала в Александрию. Это жены бедуинов носят все золото на себе на случай, если муж вдруг прогонит. А Маргарет ехала в Египет почтить сестру, а не блистать на балах. Ну, а ее сестра убежала из отцовского дома, можно сказать, вообще голой, окрыленная любовью. И вот Раймонд принес ларец Маргарет и рассказал про находку. Она согласилась с ним, что об открытой гробнице лучше молчать до окончания войны, а потом пригласить в гости папу, и пусть он сам объявит о находке. Но когда она умерла, Раймонд ушел в такой глубокий запой, что мог днями не подниматься из псевдопогреба. Наверное, тогда он и уничтожил росписи… Хотя это всего лишь мои предположения. В отличие от Картера мой прадед не вел дневников.
— А откуда тогда ты знаешь его историю?
Кажется, Суслик, ты сумела поймать его на вранье! Ну, выкручивайтесь теперь, мистер Атертон!
— Дочери лорда все записывали в тетрадочки красивым почерком, — усмехнулся он. Фиг поймаешь такого! — А их общий муж только рисовал да в пьяном угаре уничтожал сакральные рисунки, созданные тысячелетия назад.
Сусанна заметила, как Реза передернул голыми плечами. Наглость, Суслик! Он тебе плед отдал. Спешил напоить чаем. Теперь утоляет твое любопытство, а ты… Так пусть сходит в спальню за одеждой. Что ты мне предлагаешь?
Сусанне достаточно было чуть отвести руку с пледом, и Реза молча скользнул головой ей на колени и расправил по своей груди край пледа. Только не усните тут, мистер Атертон! Суслик, пусть лучше спит, чем так плотоядно на тебя смотрит!
— А когда Маргарет умерла… Тогда кто писал в дневнике?
Мистер Атертон, ну продолжайте уже рассказ. Вы так не до мумии, а до меня доберетесь!
— А никто больше и не писал дневников. И никто так и не узнал про гробницу до маленького инцидента…
Реза замолчал и улыбнулся так нехорошо, что Сусанну вновь пробила дрожь. А потом так неожиданно вытянул из-под пледа руку и дотронулся до щеки Сусанны, что она откинула голову, оставив в его пальцах натянутую прядь.
— Когда же ты прекратишь меня бояться? — Реза вытянул из серьги запутавшуюся прядь. — Мужчины не устраивают с женщинами таких длинных прелюдий. Я не вор, я не беру чужого.
И он вновь спрятал руку под плед. На языке так и крутился вопрос — с чего она вдруг чужая? Но Реза заговорил раньше:
— Просто я не могу до сих пор поверить, что ты живая… Черт, — он тряхнул головой и почти уткнулся носом во втянутый живот Сусанны. — Представь себя на моем месте… Вот ты пишешь роман. Может даже делаешь к нему зарисовки — я ведь видел, что ты тоже рисуешь, и вдруг встречаешь своего героя во плоти. Это попахивает мистикой… Или сумасшествием… В моем случае вторым. Я несколько вечеров всматривался в тебя, пытаясь отыскать десять отличий, — он вновь усмехнулся и вперился в потолок, вернее в кончик носа Сусанны, которая старалась глядеть прямо перед собой, чтобы забыть, что Реза лежит у нее на коленях. — Я искал и не находил. И начинал сходить с ума еще больше… Я ведь не совсем соврал тебе… Когда рисуешь женщину в стотысячный раз, ты уже до безумия любишь эти черты… Понимаешь, только черты… И я убеждал себя, что в моих рисунках пустота, а в тебе есть душа, которую я не смею ранить.
Сусанна чувствовала, как сердце подскочило к горлу.
— Я сама взяла ключ.
Суслик, зачем ты напоминаешь ему… А я не могу. Не могу больше слушать его слова… Он сумасшедший, а я нормальная. Я понимала, что будет, а он нет… Я видела перед собой просто необычного мужчину, а он… Он видел свое наваждение. Ты опять его оправдываешь… А, может, он играет с тобой… Ага, и Аббас играет! Я собственными глазами видела ворох рисунков! Их невозможно нарисовать за три дня даже мистеру Атертону!
— Ты не понимала, что делаешь, а я понимал… — Реза прикрыл глаза и сложил на груди руки.
— Не лежи как мумия! — почти вскричала Сусанна и тут же почувствовала его руки на своей талии.
— Так лучше?
Сусанна молча кивнула, не в силах попросить его просто сесть рядом и закутаться в плед. Ей он больше не нужен!
— Так что с мумией?
— Ее больше нет.
— Это я уже слышала.
— Ты ее даже видела.
Сусанна опять задрожала, и Реза сильнее прижал ее к себе.
— Ты видела ее последнюю часть в шприце…
Суслик, он же конченный псих!
— Там был героин, — Сусанна надеялась, что правильно произнесла слово. Надо было сказать «drugs», но хотелось показать себя умной, чтобы он прекратил нести чушь!
— Это Аббас так думает.
Сусанна взглянула в лицо Резы, тот вновь лежал с закрытыми глазами, но продолжал говорить, и речь его, пусть медленная, оставалась достаточно четкой и плавной.
— Ты слышала про средневековое лекарство, которое готовили из мумий? — Сусанна кивнула, на уроках истории говорили про это средневековое медицинское шарлатанство. — Ну так вот… Не знаю, как мой отец дошел до такой степени помешательства, но он решил, что это спасет меня. Откуда он взял рецепт, не знаю, и что в нем, кроме мумии, не знаю тоже… Он колол мне его сам, пока я был маленький, а когда приступы участились, а ему приходилось надолго отлучаться в музей, он научил меня смешивать порошок с кровью скарабеев. Ты еще меня слушаешь?
Сусанна кивнула, но потом сообразила, что он не смотрит на нее, и сказала вслух «yes, I do».
— В крови насекомых нет эритроцитов, потому она не красная, а немного желтоватая, но в ней тоже растворен дыхательный пигмент — гемоцианин — бесцветный белок. Тебе это не интересно, знаю… В общем, возможно я подсел на шарлатанство, но даже если эта дурь просто успокаивала меня психологически и потому помогала телу снова начать дышать, я обязан жизнью этому фараону. И потому я восстановил все росписи в гробнице, чтобы и он продолжил наслаждаться загробной жизнью. Вот так… Если ты посчитаешь меня сумасшедшим, я не обижусь.
— Как же он насладится жизнью, когда его тела больше нет?
Суслик, ты действительно задала этот вопрос? Да, с сумасшедшими следует поддерживать разговор, так учат в полицейских боевиках. Разве не так?
— Ну, египтяне, конечно, умели делать мумии, но при этом понимали, что ничто не вечно… Потому клали в гробницу статую умершего. Если с мумией что-то случалось, то Ка переходил жить в статую.
— И потому ты разговариваешь со статуей?
— Нет, — усмехнулся Реза. — Я разговариваю со статуей, потому что долго считал его живым, он — друг детства. Про то, что его тело постепенно перебирается жить в мое, я узнал только перед самой смертью отца. Я его тогда в лоб спросил, что я смешиваю. И когда отец ответил, что толченую мумию и кровь навозного жука, я назвал его сумасшедшим и сказал, что больше не притронусь к этой гадости. Но во время приступа как-то изменил свое мнение, — Реза усмехнулся. — И все же у меня хватило ума не рассказать про мумию Аббасу, а уж после смерти отца я крепко держал язык за зубами, чтобы они не отправили меня в Абассею, больницу для душевнобольных.
