Сусанна опустила глаза в текст. Нынче придется довольствоваться своими скромными познаниями, потому что телефон лежит в спальне, а ходить бесшумно, как мистер Атертон, она пока не научилась. Только руки потянулись к ящику. Она приподнимала его двумя руками, чтобы тот не визжал по полозьям. Пуст! Ни одного рисунка. Второй — папки с документами. Кажется, заказы, но лучше не лезть — не мое. А рисунки — твое, Суслик? Да, мое! Из-за этих рисунков я сижу здесь в египетском наряде, охраняя сон полуголого и полусумасшедшего мужика! Интересно, кто выбросил их: точно ведь не мистер Атертон! Неужели Аббас? Или вездесущая мадам Газия успела и тут прибраться? Чего гадать — читай, пока хозяин спит.
«— Мир тебе, ца…
— И тебе мир, жрица Хатор, — фараон поспешил поймать готовые сорваться с губ Нен-Нуфер слова. Как обе они смогли оказаться вместе у пруда и как возможно, что Нен-Нуфер до сих пор не знает о нем правды? — Боги нынче милостивы ко мне, посылая в мое уединение два прекрасных цветка.
Фараон поймал руки племянницы, не позволив обнять себя. Все, что он сказал нынче Сети, он повторял уже не один день перед статуей Хатор, и теперь Богиня послала к нему свою жрицу, чтобы проверить твердость его намерений относительно Асенат. О, Великая Богиня, пусть поступь моя ныне не тверда, но воля тверже камня Великих Пирамид. Каким же жалким он был все эти дни, что Сети убоялся показать ему дочь и удержался от рассказа про Нен-Нуфер. А этот рассказ он желал услышать более всего остального. Таить от фараона тайны не в праве даже старший брат!
— Как же я рад, что ты наконец вернулась, Асенат. Мой сын спрашивал о тебе. Беги же к нему и скажи, что мы вместе станем обедать у пруда. И по пути отдай распоряжение об обеде. И пригласи отца, коль встретишь…
Он говорил скороговоркой, боясь, что Асенат раскроет его тайну перед Нен-Нуфер. Он должен сказать ей сам… О, Великая Хатор и Великая Маат, позвольте мне исправить содеянное… И вот ресницы Асенат задрожали, розовые губы приоткрылись, и он поспешил подтолкнуть девочку в спину.
— Поторопись же! Или я должен повторять просьбу дважды?!
Он слишком груб с племянницей. Да только грубость ныне оправдана. Она отвратит куда более страшное — она отвратит слезы от глаз цвета листьев лотоса.
Асенат склонилась перед ним слишком низко — так не склоняют головы перед детьми фараона, но, Слава Великим Богиням, удержалась от придворного обращение. И следом Нен-Нуфер склонилась перед ним, как делала и прежде, и лотос пал к ее ногам. Три шага, самых быстрых в его жизни, и вот он поднял цветок и протянул хозяйке.
— Великая Хатор неспроста сводит нас снова. Никак не мог я оказаться здесь в этот час и ты не могла сама прийти ко мне.
— Я не шла к тебе, мой господин. Я сопровождала Асенат, которую уже месяц учу грамоте по просьбе Амени, Сети и твоего Божественного брата. Ты послал Асенат во дворец… Хатор наградила меня немотой, и я не смогла остановить бедное дитя. Молю, защити ее перед отцом! Сети запретил нам покидать дом… В том моя вина, что она ослушалась отца. Она всего лишь хотела показать мне этот пруд с лотосами.
Месяц, целый месяц она была так близко, и Сети умело все эти бесконечно- мучительные дни скрывал присутствие двух самых желанных для него женщин. Почему? Один их взгляд мог отвратить его от вечерних возлияний!
— Отчего Сети запрещает ей приходить туда, куда вход открыт всякому, кому есть что сказать властителю двух земель?
Руки сами нашли тонкие запястье, и фараон не сумел сдержать порыва и сжал их, вновь нарушая запрет Хатор.
— Не думай плохого на брата, — шептала ее жрица, и он не мог отвести взгляда с вздымающегося ожерелья. — Он хотел представить дочь Его Святейшеству готовой завоевать его сердце, как женщина.
Фараон наконец сумел взглянуть в лицо нежданной гостье.
— Сердца не завоевывают дважды. И единожды отдав, не просят обратно. Нет ли другой причины запрета?
— Есть, — взгляд жрицы вновь лежал на его золотых браслетах. — Мне известно, как тяжко нынче Его Святейшеству, но я молюсь о нем, как и прежде, всякую ночь и всякое утро…
— И Великая Хатор, как и прежде, слышит твои молитвы, — перебил фараон, боясь промедлением еще больше разгневать Богиню. — И потому велела тебе нарушить запрет Сети и прийти самой, чтобы утешить своего повелителя. И одного взгляда твоего довольно, чтобы излечить меня. И пусть Великая Хатор покарает меня, коль нынче я возьму в рот что-то, кроме воды. Станешь ли ты свидетелем моей клятвы, мой прекрасный лотос?
Он сжал запястья сильнее, почувствовав желание жрицы отстраниться.
— Я не понимаю тебя, царевич Райя…
— Асенат сейчас приведет царевича Райю, чтобы он наконец узнал, кто такая Нен- Нуфер, а пока пусть Нен-Нуфер узнает, кто перед ней, и простит повелителю двух земель его невинную ложь, ибо наказан я за нее сполна.
Нен-Нуфер вновь дернулась, и он вновь не отпустил ее.
— Я прикасаюсь к твоим рукам в последний раз. Не торопи разлуку. Она неотвратима, но Великая Хатор не зря вновь дарит нам уединение. Каждая встреча с тобой осушает меня до дна и каждое прощание наполняет вновь живительными силами. Я уже говорил, что за твоей спиной стоит Богиня, но нынче она улыбается. Я чувствую ее улыбку и не будет довольно корзин, чтобы сложить в них все дары, что я повелю отослать в Фивы. Не молчи, мой прекрасный лотос. Наше время слишком кратко, чтобы тратить его на молчание. Скажи, что прощаешь меня. Ты видела мои слезы, которые я прячу от других с тех самых пор, как перестал быть царевичем Райей и стал фараоном Тети. И наши слезы связали нас сильнее любых клятв. Ты умеешь хранить тайны, как умеет хранить их Сети и как умею хранить их я. И как храню я память о нашем поцелуе. Он озаряет мой день, как лучи Амона озаряют Кемет. Ну скажи хоть слово, воспитанница храма Пта!
— Пусти меня, мой повелитель.
И фараон выпустил ее запястья, но еще долгую минуту глядел на розовые следы, оставленные обезумевшими пальцами.
Только тишина оказалось краткой. Асенат всполошила весь дворец, но первым все же к пруду прибежал Сети.
— Мы умеем хранить тайны, подчиняясь воле Хатор, — успел сказать фараон до появления прислужников, несущих опахала и столы.
Сети кивнул и обернулся к бегущим наперегонки детям. Царевич опережал, но Асенат не отставала, высоко подняв мешавшее платье. Нен-Нуфер рухнула в подставленное прислужником кресло, и Сети поспешил сесть по ее левую руку. Фараон опустился в кресло напротив, хотя и знал, что жрица Хатор больше не поднимет на него глаз.
На фоне худой, что тростинка, Асенат, сын показался фараону тучным. Ничего, вот сбреют непослушный детский чуб на макушке, и полнота уйдет в рост. Однако бедный едва дышит. С трудом далась ему победа над Асенат, а та так и не вспомнила про платье, и никому не дотянуться чтоб одернуть его. Какие же они еще дети! О, Великая Хатор, хватит ли фараону мудрости вырастить для Асенат достойного мужа и спокойного правителя Кемету из того, кого покойный отец ни разу не взял на руки? Фараон перевел взгляд на Нен-Нуфер — для чего Богиня привела к нему ее? И к нему ли? Неспроста он солгал у гробницы отца, неспроста искала она царевича Райю, и неспроста сын вышел к посланному ею стражнику…
