Тогда, после оргазма у дерева, ноги ещё долго дрожали. Я не могла ни стоять, ни идти, и Диме пришлось задержаться в лесу. Не дожидаясь просьбы, он сам устроил меня на поваленном дереве и даже согласился ответить на несколько вопросов.
После секса смелости во мне было хоть отбавляй. Я уже не смущалась и не сдерживала любопытство. Мне хотелось знать о мужчине, которого люблю, всё: его прошлое, настоящее, мысли и чувства.
Заподозри Дима, на что я раскатала губу, скорее всего, смылся бы при первой возможности. Но я была осторожна. Вытягивала из него слово за словом, не напирая и не показывая своей радости.
Будто на допросе, нехотя он рассказал о дочках, о том, что никогда не был женат и само отцовство стало для него сюрпризом.
Об их матери, видевшей своих малюток лишь раз, когда им исполнилось шесть месяцев. Заливая слезами детские комбинезончики, она сутки пробыла рядом. Смотрела, вздыхала, переводила одноразовые салфетки на свою сопливо-слезливую печаль. А потом исчезла навсегда, чтобы уже не "травить им душу" и не ранить себя снова.
Говорил о нашей старенькой хижине. Об отце, который давным-давно переехал с матерью в Израиль, но тоскует до сих пор по заливу и рыбалке здесь, на берегу.
Порой мне казалось, что рядом со мной не Штерн. Этот, ночной, был слишком открытым, слишком земным. С кучей проблем, которые нужно решать каждый день.
Но как только сомнения становились сильнее, я забиралась к нему на колени и целовала. Сомнения от этих поцелуев исчезали полностью. Так умел целоваться лишь один человек. Тот, кого я нахально подцепила на ночных гонках и с кем потом сбежала от законного мужа.
Рядом с Димой было так хорошо и непривычно, что я не узнавала себя. Мне тоже хотелось говорить. Сказать, как сильно жалею, что не помню родителей. Попросить больше не ругать отца и не делать из него бессердечного монстра. Признаться в любви…
Но я молчала. Спрашивала, слушала, обнимала… Мечтала растянуть ночь на неделю, а лучше на месяц.
К счастью, утро оказалось не хуже.
* * *
— Их двенадцать. — Стараясь не выдать нас шевелением, я медленно провела кончиками пальцев по широкой мужской спине. Солнце уже взошло, а с кровати мы были видны как на ладони.
— Чего? — Голос Димы звучал хрипло. Он будто ещё не проснулся.
— Родинок у тебя на спине двенадцать.
— Мм… Буду знать.
— У тебя что, никто не считал родинки? — Я не стала признаваться, что изучила каждую ещё в Тель-Авиве.
Отлипнуть от них было невозможно. Одна большая под левой лопаткой. Ещё две — чуть выше на плече. Целое созвездие вдоль позвоночника и ещё одна, самая моя любимая, над правой ягодицей.
И как до сих пор никто не пересчитал?
— Как-то не приходилось.
— Несчастный. — Мои губы уткнулись в ключицу и дорожкой поцелуев заскользили по шее к подбородку. — Это же самое главное. А ты не знал.
— Обычно был занят другим. — Этот нахал своей прямотой совсем не щадил моё сердце.
— Учился целоваться, — хмыкнула. — Я поняла.
— С этим тоже что-то не так?
Дима чуть спустился. Глаза оказались напротив глаз, а губы… посмотреть на них я не успела. Его язык толкнулся мой рот, и врата в мир сверкающих бабочек и волшебных единорогов распахнулись сами.
Никогда раньше я не думала, что поцелуи могут приносить столько удовольствия. Первые опыты с красавцем-однокурсником запомнились огромным количеством слюны и асфиксией. Юра предпочитал целовать мою грудь. У него всегда всё было по делу, без лишних нежностей и траты времени.
Со Штерном же земля уходила из-под ног. От настойчивых движений губ и языка забывалось, что происходит вокруг, о чём думала до, и кто я вообще такая. Дима словно будил какие-то рецепторы, о существовании которых раньше не знала.
Те связывали одними импульсами мозг, сердце и вагину. Извилины плавились от первого же касания, а спустя несколько секунд я уже горела вся.
Пытаться понять механизм было невозможно. Точно так же невозможно было оторваться. Никак. Словно кровоток становился общим, и лёгкие одними на двоих.
— Папа, а ты здесь? — внезапно раздалось над нами как раз в тот момент, когда единорог нашёл бабочку и стал тереться об неё, высекая звезды.
Мы с Димой одновременно распахнули глаза. Не знаю, как выглядели мои, но в его глазах читался шок.
— Варя… — Голос супер-отца предательски хрипел.
— А что ты с тётей Алисой такое делаешь?
Малышка от любопытства свесилась с кровати. Белокурый локон коснулся моей щеки, и Штерн надо мной превратился в каменное изваяние.
— Учу вашу новую няню делать искусственное дыхание, — соврал, не моргнув.
— Да?.. А Татьяну ты не учил.
Мои зацелованные губы запекло как после кайенского перца. Срочно захотелось чем-нибудь запить, а лучше нырнуть в холодную воду с головой.
— Вашу Татьяну учили другие. — Дима уже, похоже, пришёл в себя. — А эту няню всему приходится учить самому.
— Неопытная. — Варя по-взрослому понимающе вздохнула.
— Совсем!
— Ясно. Тогда ты учи, а мы с Дашкой пойдём пи-пи. — Девочка спустилась на пол, и через мгновение рядом оказалась и её сестра, такая же бодрая и выспавшаяся. — А то мы ждали-ждали. Больше не можем.
Чтобы не прыснуть со смеху, я до крови закусила губу и постаралась на чем-нибудь сконцентрировать взгляд. Прямо передо мной был кадык Димы. Красивый, мужественный, с тонким, едва заметным шрамом и свежей щетиной.
Всё время, пока девочки шли к выходу, кадык не дёргался. Штерна словно снова парализовало. Но стоило двери закрыться, Дима откинулся на спину и ожил.
С языка посыпались проклятия, ладонь сильно стиснула мою попу. А потом бы оба разразились таким смехом, что взъерошенный воробей на подоконнике клюнул в стекло и улетел подальше.
Глава 44
После сцены на полу обе малышки поглядывали на нас с настороженностью. Не было похоже, что они поверили сказке про искусственное дыхание, но к завтраку напряжение развеялось.
К моему огромному облегчению, баловать Диму и детей новым кулинарным шедевром не пришлось. Штерн уверенно оттеснил меня от плиты и сам занялся готовкой. Рядом на столе тут же оказалась какая-то коробка, сахар, бутылка молока и масло. На плите вспыхнул огонь и материализовалась кастрюля.
Для меня это было как шоу. Такое же каждое утро показывала наша повариха, но я вечно пропускала его. Сейчас стало понятно, что зря, но тогда постоянно находилась какая-то причина, что-то более интересное и важное. То я не могла открыть глаза после свидания с Юрой и учёбы до середины ночи, то отвлекалась на рассказ о новых похождениях брата.
