Алина Тарасовна готова была продолжать, но Лёха насмешливо перебил:
— Вот-вот. Я про то и говорю. Лететь её тянет. Ага. Камнем на дно.
Народ расшумелся ещё больше. И русичка, сообразив, что процитировала не лучший фрагмент, беспомощно воскликнула:
— Это же классика, как тебе не стыдно?!
— А что в этом стыдного? — парировал Лёха. — Не я же эту унылую депрессуху написал.
— Первый день, Криворотов, а ты меня уже вывел!
— Извините. Я не хотел.
— Про Катерину я уже всё поняла! Может, вспомнишь что-то ещё? Расскажешь о Базарове или Обломове?
— Расскажу, конечно, — охотно согласился Лёха. — И Обломов, и Базаров, два очень мутных персонажа.
— Каких-каких?
— Неоднозначных.
— Та-а-ак, — на миг распаленное лицо Алины Тарасовны посветлело. — Хорошо. И в чем же их неоднозначность?
— Базаров только и делает, что со всеми базарит, а Обломов — всех обламывает, — на одном дыхание весело выпалил Леха, уже окончательно играя на публику.
— Садись, клоун, — с трудом сдерживая гнев, презрительно фыркнула она. — Как был дегенератом, так и остался.
По классу прокатился ропот. Народ явно был на Лёхиной стороне, и тот сел на место с видом победителя.
— Было прикольно, — сказал я ему, как только мы вышли из класса после звонка. — У нас бы за такое к директору потащили.
— А смысл?
Я обернулся — та самая рыжая, похожая на Трисс, девчонка. И всё, что я собирался сказать Лёхе секунду назад, моментально вылетело из головы.
— За одиннадцать лет наш директор насмотрелся на Криворотова во всех видах, — поравнявшись со мной, девушка продолжила идти рядом.
— Вот и нет, — громко откликнулся Лёха. — Далеко не во всех.
— А вдруг она подписана на твою Инсту? — засмеялась рыжая.
— Тогда во всех, — весело признал он, поднимая с пола сделанный как заколка-прищепка белый бант. — Но, не за одиннадцать. Я же с третьего к вам пришел.
— Думаю, ей и последних двух лет вполне достаточно.
Они ускорились и ушли вперед.
Вблизи девушка понравилась мне ещё больше: улыбка широкая и тёплая, глаза светло-серые, дымчатые, как утренний туман, а непослушные волосы такого мягкого оттенка рыжего, вроде осенних листьев или мёда.
На четвертом уроке выяснилось, что у нас физкультура. Формы, естественно, ни у кого не было, но на стадион всё равно погнали.
На улице стояла дикая духота и безветрие, а с правой стороны уверенно ползала густая сине-черная туча, и спокойное ясное небо постепенно приобретало тревожный желтоватый оттенок.
Физрук Василий Викторович, кривоногий коротышка с торчащими в стороны усами и странным прозвищем — Полтинник, с вызовом зыркнул в сторону тучи, презрительно хмыкнул и велел всем построиться. Без восторга оглядел весьма малочисленный ряд, а заметив меня, подошел. Пощупал мышцы, легонько ударил кулаком в живот. Потом резюмировал:
— Ладно, сойдет. Спортом занимаешься?
— В позапрошлом году футбол бросил.
— Ну и дурак.
Он не спеша двинулся дальше, но вдруг, через пару человек от меня, встал, как вкопанный, с полнейшим недоумением на лице. Я высунулся посмотреть, чего там такого интересного. И все тоже посмотрели.
На Дятла. Стоял себе, ровненько, старательно вытянувшись по команде "смирно", и даже не подозревал, что голову его украшал пышный и нарядный белый бант. Тот самый, который Лёха на полу нашел.
Девчонки закатились, парни захрюкали. Удивленное лицо Дятла, взволнованно хлопающего ресницами и крутящего головой в поисках того, что вызывает такое неудержимое веселье, выглядело нереально комично.
— Это что за барышня у нас? — подлил масла в огонь Полтинник. — Тоже новенькая?
— Нет, — совершенно серьёзно ответил Дятел. — Это же я — Ваня Соломин.
— Не может быть! — физрук сделал вид, что страшно удивлен. — Соломин? А как изменился!
— Да, мама тоже говорит, что я вырос.
Дятел вел себя как полный ишак. Мне было смешно и одновременно ужасно неловко за него. Угораздило же заиметь такого родственника.
У всех началась истерика, Лёха аж вывалился из строя, корчась в немых судорогах.
— Ладно, — сказал Полтинник, — ходи, как тебе нравится.
А потом заставил всех парней бежать два круга по стадиону, а девчонкам разрешил "совершить лёгкий моцион", потому что они в юбках и на каблуках.
Но осилить мы успели только один круг, черная туча стремительно заволокла небо над нашими головами и внутри неё послышались глухие раскаты.
— Так, ребята, хорош! Быстро в школу! — крикнул физрук.
Насчет этого упрашивать было не нужно. Помчались наперегонки, но дождь всё равно жестоко настиг возле крыльца. Рубашка промокла в одно мгновение. Залетели толпой под навес и замерли, глядя на плотную, гудящую стену воды.
И вдруг Тифон как засвистит. Девчонки раскричались на него, а я глянул и обалдел. Посреди стадиона, под проливными потоками задрав голову и подняв руки к небу, стояла та рыжая. Странное, немного неправдоподобное зрелище, будто она вдруг вообразила себя могущественной повелительницей стихии.
— Эй… Чё залипла? Иди сюда! — крикнул Леха.
Но с таким же успехом он мог бы звать фонарный столб.
— Миронова! Зоя, чтоб тебя!
Хриплый голос потонул в новом раскате. Тогда Трифонов, громко чертыхаясь, спрыгнул с крыльца и, прикрывая голову руками, бросился к ней. Следом рванул и Лёха. В ту же минуту сверкнула молния, и оглушительный удар накрыл всё вокруг.
— А…а…а! — заорал кто-то сзади. — Ёперный театр!
Одноклассники повалили в школу.
Сквозь мутную серую толщу дождя разглядеть, что происходит на стадионе, было довольно проблематично, но я видел, как Трифонов бесцеремонно подхватил Зою под коленки, перекинул через плечо и потащил к школе.
Принес, поставил под крышу и принялся вытирать ей лицо своей банданой. Зоя взвизгнула, засмеялась и стала отбиваться, точно это какая-то веселая игра. Но Тифон был разозлен и шутить явно не настроен, поэтому, когда она попыталась укусить его за руку, выдал такую тираду относительно её выходки, что остававшиеся на крыльце девчонки быстренько ретировались.
Я же присел на корточки неподалёку от них и сделал вид, что вожусь с кедами.
Мокрая Зоя — зрелище не для слабонервных: плотно облепившая тело белая блузка, блестящие босые ноги, рассыпавшаяся по плечам под тяжестью воды рыжая копна.
В какой-то момент мне показалось, что я сплю и она мне снится, но резкий требовательный голос Трифонова жестоко вырвал из нахлынувших грез. Ему, похоже, на всю эту красоту было до лампочки.
