После этого жирдос стал скидывать и её вещи тоже. Только она всё равно терпела и меня опекала. И он стал дразнить меня калекой, а её — Элайзой. Помнишь ту страшную рыжую девчонку из семейки Торнберри? Зоя расстроилась, а я сказал, что Элайза добрая и умная, и это для человека гораздо важнее. А как увидел у неё на пенале наклейки с Наруто, то окончательно понял, что это судьба, — Тифон снова усмехнулся и с громким щелчком открыл энергетик. — Тот жирный с друзьями ещё долго нас доставал. Подлянки всякие устраивали и просто чмырили. Твари. Но мне не столько за себя, сколько за Зою обидно было. Потому что сама она никого обидеть не могла. Заботилась обо всех. А они ей то юбку задерут, то жвачку в волосы засунут, то подножку поставят. Раз на продленке так толкнули, что она о стенку головой стукнулась. Очень плакала. И у меня даже сейчас, когда вспоминаю то ужасное чувство собственного бессилия, комок в горле. Бессилие — самое страшное на свете чувство. Не чувство обиды, потери, сожаления или боли, а понимание того, что ты не в состоянии ничего сделать. Бессилие — самое ужасное, что может произойти с человеком. Если бы не Зоя, я бы наверное, никогда этого и не осознал.
У Зои после того случая сотрясение было, и её мама сказала об этом на родительском собрании. А в ответ услышала, что Зое самой нужно общение с ребятами налаживать.
Он сделал большой глоток и помолчал.
— А потом внезапно выяснилось, что никакого разрыва связок у меня нет и не было. Но это отдельный разговор. Так вот, когда мне сняли шину, я это общение сам наладил. Восемь лет уже ни одна скотина к ней не суется. А те уроды, после пятого класса из школы нашей свалили. Одного из них в прошлом году в поликлинике встретил, поздоровался, поинтересовался как дела у него и всё такое, но он чего-то свою очередь бросил: застремался и сбежал. Правильно, кстати, сделал. Едва успел. Как говорит Криворотов, я ещё та мстительная тварь.
И тут я почувствовал, что самое время спросить про другое.
— А что у вас за напряг с Яровым?
Тифон залпом допил первую банку.
— Да козел он. Урод. И он, и отец его. Думает, что он тут хозяин жизни, что на всё право имеет, потому что у него папаша ФСБшный полковник, который ему и поступление в универ обеспечит, и тачку, и квартиру, и что угодно. А остальные, типа, не люди, — по недоброму прищуру я понял, что Трифонов снова стал заводиться. — У меня, например, ничего нет: ни денег на репетиторов, ни связей, ни даже папаши. Вот такое "право рождения". Сам можешь быть хоть каким чмошником, но если родился наследным принцем, всю жизнь будешь курить бамбук.
Я подумал, что Яров не чмошник, раз он и Олимпиады выигрывает, и хорьков прогоняет, и выглядит, как Райан Рейнольдс на ковровой дорожке, но говорить этого естественно не стал.
— Вообще мне плевать чего он там понтуется. Это всё фигня, потому что каждый человек делает себя сам. Любое дерьмо плывет по течению, а ты попробуй вырулить, если волны тебе прямо в морду.
— Эй, чуваки, — вдруг подал голос Смурфик. — Хотите полечиться? У меня есть. Отдам по закупке. Все заморочки, как рукой снимет. Меня, например, мать из дома выгнала, а я не парюсь.
— А чего выгнала? — заинтересовался я.
Смурфик довольно оскалился:
— Хотел Мохнатого себе взять, а она как разорется. Припадочная. Ну, ничего, без неё справимся. Он же умный, вон, посмотрите, глаза какие, шёл за мной и просил, чтобы я взял его. Ну, что я, не человек? Мне пары котлет в день ради спасения жизни не жалко.
— Где ж ты жить с собакой-то собираешься? — Тифон погладил пса между ушами, и тот застучал хвостом по деревянному полу.
— А у меня квартира есть шикарная, — похвастался Смурфик, скручивая маленькую папироску. — Кухня огромная с эркером, потолки три метра, два балкона, вид на лес и никаких соседей. Хочешь с собакой, хочешь с медведем живи.
Тифон украдкой подмигнул мне.
— Где это у тебя такие хоромы?
В глазах Смурфика вспыхнул проблеск сознания:
— Тебя я знаю, ты не растреплешь. А он?
— Не растреплю, — пообещал я.
— Короче, я договорился с Горбуном, он меня в Башню смерти пустит.
— Да, ладно? — удивился Тифон. — Как же там жить: ни света, ни отопления, ни воды?
— Электричество подведено, можно батарею включать, ну, а для воды он мне бочку даст. У него там так прошлую зиму семь таджиков жили, — Смурф провел языком по краю своей самокрутки и заклеил её.
— Это он о той новостройке возле ЛЭП, — пояснил мне Тифон. — Её три года назад построили. Всё готово к сдаче было, но потом несчастный случай произошел, два чувака-строителя с крыши свалились, и понеслось: суды, разбирательства. Даже технику кинули. Я эту тему хорошо знаю. Та квартира Зоина, из-за которой их дядька достает, там как раз.
— Повезло тебе, — сказал я Смурфу. — Меня мать тоже из дома выгнала. Только квартира дрянь.
Трифонов удивленно приподнял брови и недоверчиво покосился на меня из-под капюшона.
Чувство искренней симпатии к нему и вторая банка пива подтолкнули к ещё большей откровенности:
— У неё мужик новый и ребенок, а я им нахрен не сдался. Пришлось к отцу переехать, но у него тоже семья своя. Жена клуша и её отмороженный сынок от бывшего.
— Обычная история, — Смурфик беспечно махнул рукой. От его курева пошел запах сушеной травы. — Если чё, давай со мной в "нумера". Только оплата в пополаме.
— Это правда? — спросил Тифон очень серьёзно. — Тебя мать из-за левого мужика выгнала?
— Ну, да. Хренова тренера в фитнес-центре.
— Сочувствую, — он посмотрел мне прямо в лицо, сосредоточенно, с интересом, будто впервые увидел. В размытом свете фонаря его скулы и кончик подбородка казались высеченными из камня, а взгляд непривычно потеплел. Две короткие складки между бровями сделались глубже, чем когда он злился.
— Вот, это я понимаю, трабл, — он немного помолчал, и жестяная банка заскрежетала. — А до этого вы с ней ладили?
— Вполне. Довольно дружно жили.
— Я свою мамку не выношу, — опять влез Смурфик. — Она злобная и животных терпеть не может.
— А моя всегда хотела собаку, — сказал я, — но из-за моей аллергии на шерсть мы никого не могли завести. Зато теперь, наверное, заведет, после того, как я свалил. В моём уходе для неё одни плюсы. А я ещё удивляюсь "почему" и за "что". Лучше бы я свою тоже не любил.
— Лучше вообще никого не любить, — Тифон сжал банку ещё сильнее. — Самое разрушительное на свете чувство. Правда, Смурфик?
Смурфик встряхнул патлатой головой.
— Я никого не люблю, и мне нормально. Самая большая любовь человека — это он сам.
— Вот и правильно, — Тифон глубоко вдохнул сырой вечерний воздух. — Так и надо. Любить самого себя, ничем не париться, не унижаться в собственном бессилии и не сходить с ума. А то иногда так подгорает, что реально проще сдохнуть. Почему ещё никаких обезболивающих от этого не придумали? Таблетки, например, или уколы. Сходил, капельницу поставил. Всё. Наутро проснулся новым человеком. Кристально чистым, свежим, безмятежным. Никого нелюбящим.
