В вагон вошел низенький усатый мужик с огромным пивным животом и аккордеоном. Встал у дверей и принялся музицировать, так что я уже свою музыку почти не слышал. Пришлось снять наушники. Криворотов тоже насторожился, даже голову набок наклонил, будто смышленый пёс. Послушал, послушал, а затем порывисто вскочил с места и подлетел к мужику:
— Ну нельзя же так издеваться над инструментом! Дай сюда.
И так по-наглому вцепился в аккордеон, что мужику пришлось уступить.
Лёха заправски нацепил на себя эту огромную бандуру, пару секунд смотрел на клавиши, издал несколько невнятных звуков и как начал лихо шпарить, что народ тут же проснулся. А когда он убедился, что привлек общее внимание, неожиданно высоко и очень чисто затянул:
"Шлю я, шлю я ей за пакетом пакет,
Только, только нет мне ни слова в ответ,
Значит, значит надо иметь ей в виду,
Сам я за ответом приду".
У него так смешно это получалось, словно старую запись включили. Хмурая бабка и строгая девушка в очках, сидящие напротив меня, но спиной к Лёхе, активно заёрзали, пытаясь посмотреть на него. Народ оживился, и Криворотов зажегся ещё больше.
"В доме, где резной палисад…", — долго подвывал он напоследок.
Хозяин инструмента протянул руку, чтобы забрать инструмент, но Лёха увернулся и сразу же начал наигрывать другую песню.
"Как на грозный Терек да на высокий берег, Выгнали казаки сорок тысяч лошадей".
Теперь он уже пел нормальным голосом, своим собственным. Довольно приятным. И пока он это играл, медленно шел к сидению, где по-прежнему лицом на коленках лежал Тифон, а когда подошел, вдруг как заорет прямо над ним:
"Любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!"
Несколько раз так повторил и неожиданно прекратил играть. Встал с каменным лицом в ожидании реакции. И весь вагон замер, тоже ожидая чего-то, чего они и сами не знали. И действительно, Трифонов медленно поднял голову, и нашим глазам предстала его довольная улыбающаяся рожа. Пару секунд они с Лёхой глядели друг на друга, а потом как засмеются оба громко и заразительно. И все люди стали смеяться вместе с ними.
Лёхин отец приехал за нами на вокзал на машине. Поздоровался с парнями за руку, а когда протянул мне, сказал, что его зовут Вова. Глаза у него были спокойные, добрые, но как улыбался, сразу на Лехины становились похожи: лукавые и озорные.
До места добрались минут за десять. Дом у них был хороший, кирпичный, явно новой постройки. И большущий, обнесенный деревянным забором, двор.
В прихожей нас встретила Лёхина мама. Стройная миниатюрная женщина с кудрявыми пепельными волосами и такими же синими, как у Лёхи, глазами. Она сразу принялась кудахтать, что, дескать, мы бедные, голодные, замерзшие, по такой темноте. Потом погнала за стол и до отвала накормила запечённой свининой с картошкой.
А когда мы от обжорства уже ни дышать, ни разговаривать не могли, Лёха отвел нас в большущую комнату, на самом верху под крышей и показал на два разложенных кресла и раскладушку — наши спальные места. Тифон выбрал себе одно из кресел, поближе к телевизору, а Лёха велел мне занимать соседнее кресло, а сам расположился на раскладушке, чуть поодаль.
В комнате было очень натоплено и пахло деревом. Я как свалился на постель, так и уснул прямо в одежде.
А проснулся, верхний свет не горел, и комната освещалась только экраном телевизора, перед которым раздетые до трусов сидели Лёха с Тифоном, и напряженно, словно в первый раз, смотрели "Властелина колец". Лица у обоих были чрезвычайно взволнованные, глаза блестели. Лёха откинулся на подушку, а Тифон спиной к нему, придвинувшись почти к самому телевизору, комментировал каждую сцену.
Я глянул в экран. Весь израненный Боромир упал на колени, а из его груди торчали три черные вражеские стрелы. Казалось, ещё немного и Тифон запрыгнет в телевизор спасать наследника Гондора. Его дракон так и норовил сорваться с шеи и сжечь всех орков дотла.
— Я когда маленький был, всегда плакал в этом месте, — признался Лёха.
И они замолчали, с выражением глубокого страдания на лицах.
В мужской красоте я не разбирался, но в тот момент они оба показались мне невероятно красивыми. Было бы здорово их вот так снять и в Лёхину Инсту кинуть, чтобы его девчонки порадовались. Однако телефон остался в куртке, и я поленился за ним лезть.
Вместо этого лежал и медленно осознавал, что за столь короткое время я уже успел к ним привязаться.
На следующий день мы ломали сарай. Домик оказался низенький, деревянный, без фундамента и пола. Всё его малюсенькое пространство было доверху заполнено строительной и бытовой рухлядью и обросло паутиной.
Дядя Вова выдал нам белые матерчатые перчатки, лом, два топора, плоскогубцы и большущую кувалду и, велев потихоньку, не совершая резких движений, приступать к выполнению первого этапа работ, ушел допивать свой кофе.
Минут десять мы действительно аккуратно выносили рухлядь и кидали на специально отведенное место возле забора. Но потом Лёха наткнулся на четыре старые лыжные палки и, отодрав с концов пластиковые кружки, мы начали метать их прямиком в сарай, словно копья. А когда это развлечение всем немного поднадоело, Тифон крикнул:
— А теперь бонусный бросок, — и со всей дури метнул в сарай топор.
Доска, в которую он попал, хрустнула и переломилась.
Лёха восторженно схватился за второй топор. Одним словом, вскоре стена жалобно затрещала, и со страшным грохотом весь сарай рухнул набок. Мы еле успели разбежаться в разные стороны.
Из дома с вытаращенными глазами выскочил перепуганный дядя Вова, за ним бледная как смерть мама. Сначала они кричали на нас, потому что перепугались, а потом принялись препираться между собой. Лёхина мама говорила, что нельзя давать детям такую работу, а отец отвечал, что парни, которые выше его на целую голову никакие не дети, а то, что мозгов нет, так это дело не возраста.
В результате мама психанула и ушла в дом, папа пошел за ней, и они стали ругаться уже в доме. Яростно и очень громко. На улице было слышно каждое слово. Но Лёха беспечно махнул рукой и пояснил, что теперь это затянется надолго, поэтому стали разбирать образовавшийся завал. Решили образовать три кучи, чтобы посмотреть, чья в итоге будет больше. Поскидывали куртки и носились, как угорелые. Однако закончить соревнование так и не получилось, потому что Лёха наступил на доску с гвоздем и пропорол себе ногу.
Под новые крики Лёхиной мамы, дядя Вова повез его в медпункт. Мы же с Тифоном отправились слоняться по округе. Побродили по дачному поселку и за дырявой сеткой возле крохотной речки-вонючки обнаружили старую ржавую водокачку.
Трифонов, как увидел её, сразу скинул куртку на землю и полез.
Лесенка была хлипкая, покореженная, сильно шатающаяся, и когда он успел добраться до середины, левая её сторона вдруг отошла от водокачки целиком, и Тифон повис на ней, как на трапеции. Метров пятнадцать от земли, не меньше. Я чуть не поседел от страха, но слова вымолвить не успел, потому что он, на одних руках, быстро спустился и, легко спрыгнув на землю, стал посмеиваться, что я чересчур бледный.
