Первоначально я хотел провернуть всё в одиночку. Но, чем дольше думал, тем больше возникало опасений. Быть может я и не «нюхал пороху», но кино пересмотрел предостаточно.
Я понятия не имел, какими фотографиями близняшки шантажировали отчима. Но не в этом дело. Не было никаких гарантий в том, что отчим не обратился в полицию. Меня могли арестовать прямо на месте или тупо выследить, куда я потом поеду. И как сделать так, чтобы не попасться, я не понимал. Два урока думал, потом сообразил, что мне нужен напарник.
Один подходит, быстро забирает пакет, затем поднимается по лестнице наверх, проходит через весь второй этаж и выходит через Маккафе. А когда будет идти через второй, то сняв на ходу ленту, оставит пакет сидящему там за столиком напарнику, а у него взамен возьмет другой точно такой же пакет, только с гамбургерами. Таким образом, на улицу он выйдет уже без денег. Свернет на Тверскую, пройдет до станции метро Маяковская, потом остановится, демонстративно съест гамбургер из пакета и спокойненько поедет в метро. И, если вдруг кому-то и взбредет в голову следить за ним, то станет ясно, что денег у него уже нет. Вероятность того, что тот, кто будет следить сразу кинется на второй этаж, ничтожно мала, ведь, если вдруг что-то, близняшки всё равно не успокоятся, пока не получат этот свой миллион. Во всяком случае, так всегда делали в кино. Всё это было немного сумбурным, но от боли ничего другого не придумывалось.
Только напарника у меня не было. Сначала хотел предложить Ярову стать им, но потом понял, что он будет меня отговаривать, и решил всё же справиться в одиночку.
С рукой становилось всё хуже и хуже. И, естественно, меня вызвали на трех уроках из шести.
У учителей есть особый нюх на тех, кто болен или кому плохо. Я еле лепетал, что на общаге, что на математике, что на георгафии, где Лёха, выпендриваясь перед молоденькой училкой, не смог удержаться от приколов надо мной.
На перемене подскочил Дятел, стал суетиться — что случилось и прочее, но я послал его. Даже Зоя подошла и сказала, что я очень плохо выгляжу, и вид у меня болезненный. Но я ответил, что у меня всё отлично, и что в её жалости не нуждаюсь. А на географии пробил такой озноб, что Попова попросила перестать прикалываться, потому что вся парта вибрировала, и писать было невозможно. Но тело совершенно не слушалось.
Еле дополз до дома. Похоже, поднялась температура. А в пять часов, когда стал обуваться, чтобы ехать в Мак, просто присел, облокотившись о дверь, а встать уже не смог. Думал, чуть-чуть передохну и выдвинусь. Но так и просидел в куртке у двери минут пятнадцать, не в силах пошевелиться. Пришлось звать на помощь Дятла и он, оторвавшись от своих игрушек, неслабо перепугался. Сначала наотрез отказывался выпускать меня из дома, а потом пулей оделся и объявил, что едет со мной. Таким образом, мне ничего не оставалось, как взять в напарники его.
По дороге в метро в общих чертах я обрисовал ситуацию. Рассказал про близняшек, про Башню смерти, долго думал, говорить ли про миллион, но в итоге сказал, чтобы пояснить важность предприятия. И Дятел, как услышал сумму, чуть не рухнул посреди переполненного вагона. Но потом, очень воодушевившись приключением, пообещал, что всё выполнит, как надо.
Самым простым было назначить его тем, кто переносит пакет от столика к столику, а потом возле Маяковской съедает гамбургер, но это означало, что назад деньги придется везти мне, а я так плохо себя чувствовал, что очень опасался за их сохранность. В итоге решили, что деньги заберет он, а как оба вернемся, встретимся в универсаме возле нашего метро.
Приехали на место в шесть часов, выбрали для него подходящий столик с краю за стенкой, чтобы сзади не было заметно, как я меняю пакет. Дятел остался там, а я пошел ждать нужного человека. Он появился где-то в восемнадцать двадцать пять за обозначенным в договоренности столиком.
Рассматривать его было некогда.
Я подошел, взял пакет и рванул наверх к Дятлу. По дороге снял ленту, дошел до Дятла, взял его пакет и оставил перед ним свой. Дятел сразу убрал его вниз. В мой школьный рюкзак. Всё было просто и идеально. Я спокойно вышел через дверь Маккафе и двинулся к Тверской, сожалея лишь о том, что есть совершенно не хочется.
Никакого преследования за мной не наблюдалось. Людей было много, я шел быстро и пару раз обернулся. Если бы кто-то следил, то в равномерно двигающейся толпе, это было бы сразу заметно.
Музыка бессвязным потоком крутилась в голове, а в животе трепетало радостное волнение. Дошел до Маяковки за десять минут, давясь, съел один гамбургер. Второй пришлось просто выкинуть вместе с пакетом, потому что уже не лез. Написал Дятлу: «Ты как?». Он ответил почти сразу: «Еду в метро».
Всю дорогу перед глазами стояли картинки, как позову Зою в какое-нибудь кафе. Нормальное, не забегаловку и не фастфуд. И объясню, насколько много она для меня значит, но поскольку понимаю, что любовь за деньги не купишь, навсегда ухожу с её пути. И ещё скажу, конечно, что буду помнить её всегда. Она сама захочет поцеловать меня, но я всё равно уйду.
От этих фантазий мне немного полегчало и, казалось, рука уже почти не болит.
Я планировал встретиться с Дятлом, забрать деньги и сразу поехать в Башню на автобусе от метро.
Дятел нашелся в отделе с тортами и кружил вокруг них, как пчела возле цветка.
— Ну что? — крикнул я ему издалека. — Мы крутые!
Дождался пока я подойду.
— Там, Никита, нет никаких денег.
— Как так?
Он полез в сумку и достал пакет. Внутри оказалась туго стянутая стопка чистой бумаги и рукописное заявление.
— Из денег только вот, — Дятел показал две тысячи.
Я дрожащими руками взял заявление:
«Я, Румянцев Максим Вячеславович, заявляю, что мои приемные дочери Яна Антоновна Трошина и Анна Антоновна Трошина предпринимают неоднократные попытки шантажировать меня с целью вымогательства крупной суммы денег. Ими и их соучастником Трошиным А.И. было инсценировано собственное похищение, с последующим требованием выкупа. На данный момент, спустя три месяца после ухода из дома, Трошины, угрожая предать огласке фальсифицированные фотографии, пытаются вынудить меня выплатить им сумму в один миллион рублей.
В связи с тем, что мои падчерицы являются психически неуравновешенными и до 2015 года проходили принудительное лечение в психиатрической клинике по решению суда по статье 103 УК РФ, умышленное убийство, прошу принять особые меры по их поиску и изолированию от общества».
К заявлению была приколота записка:
«Девочки, ещё одна подобная выходка, и я буду вынужден отнести это заявление в полицию, и тогда вас вернут силой, только уже не домой, а в стационар. Подумайте об этом. Мама очень волнуется. Кончайте заниматься глупостями и возвращайтесь».
Нестерпимая боль в руке вспыхнула с новой силой, и потом я уже очень плохо помню что было. Бабушка, Аллочка, раздевали меня в коридоре. Отмачивали в воде тряпки, резали ножницами. Помню, как я орал, и ещё врачей с неотложки. И свет салона машины скорой помощи. Такой белый и далекий, будто уже в конце тоннеля.
