Вообще-то можно было попросить помощи у Адрианы Георгиевны – чтоб сделали побыстрее… Это было очень соблазнительно. Однако после недолгого размышления Арина помотала головой. Нет, не годится. Сравнивать-то пульки придется не совсем официально, а точнее – и вовсе неофициально. Адриана вряд ли откажет, но она, хоть и криминалист высшей марки, и профессионального любопытства в ней навалом, так что заковыристая загадка просто не может оставить ее равнодушной, а все же… начальник есть начальник. Вдруг она на каком-нибудь совещании Пахомову лишнее слово скажет? И так уже заметила, что Арина к Оберсдорфу зачастила.
Оставалось одно: попытаться уговорить Сурьмина. В конце концов предыдущую-то баллистику он же делал, а с профессиональным любопытством у него тоже все в порядке.
– Ты что думаешь, у меня дома филиал лаборатории? – угрюмо буркнул баллистик, когда она до него дозвонилась.
– Ну Арсен Федотович, – заканючила Арина. – Я просто принесу, чтоб в лаборатории не светиться.
– Надо же, какие тайны… Ладно, приноси, – он назвал адрес. – И не пугайся.
Ура! Не отказал! Раз согласился, чтоб она «материал» к нему домой принесла, значит, и сравнение сделает – не выбросит же. И, кстати, что это он такое странное сказал про не пугаться? Можно подумать, Арина частного сектора никогда не видела.
Ничего страшного на застроенном кривоватыми домишками «пятачке» между торчащими вокруг девятиэтажками не наблюдалось. Заборы – иногда глухие, чаще хлипкий штакетник – калитки с прорезями почтовых ящиков и разномастными цифрами адресной нумерации. На сурьминской калитке номер был белый, аккуратный, сама калитка выкрашена веселенькой зеленью. Во дворе возле здоровенной дождевой бочки копошилась замотанная в платок старуха. Платок когда-то, видимо, был расписным, но теперь потемнел, пышная бахрома уныло обвисла. Чистая баба-яга, подумала Арина.
Едва завидев ее, баба-яга оживилась, заулыбалась, разрумянилась, сразу помолодев лет на двадцать. Цепко обхватив девушку за талию, она потащила ее к крылечку:
– Пришла, деточка? Вот и наконец-то! Красавица наша! Сейчас живо-дело банька готова будет, я мигом, не сумлевайся! Бабки наши в банях рожали! И порядок был! А то ишь, завели какие-то дома специальные, одна грязь от них! В баньке-то – милое дело… И перина – чистый пух, ни единого перышка, будете как в раю на облачке…
– Мама! – устало окликнул появившийся на крыльце Сурьмин. – Это не Ксана, это с работы.
– Да как не Ксана, чего ты балаболишь… – баба-яга замахала руками в разнокалиберных перчатках: на правой – рыжей заскорузлой замши с грязной меховой оторочкой по запястью, на левой – синяя, почти новая, с белым «норвежским» орнаментом.
Но баллистик сноровисто высвободил Арину из цепких объятий и увел в дом.
– Как Ксанка моя родами умерла, так она и тронулась, – поморщившись, объяснил он. – Уж так внуков хотела, а ждали-то сразу двойню… оба не выжили. И Ксанка моя с ними. Вот мать с тех пор каждую заглянувшую во двор девушку Ксанкой и считает. Восьмой год уже. Ты не пугайся, она безобидная. Сейчас поплачет и опять пойдет баньку готовить, невестку беременную дожидаться. И откуда ей эти роды в баньке втемяшились? Сама-то в роддоме рожала, а поди ж ты… Ладно, пустое. Что у тебя?
– Вот, – Арина протянула пакетик и деревяшку, в трещине которой поблескивал металл. – Старая идентификация и еще одна пуля. Надо сравнить.
– Ты бы хоть намеком объяснила, чего так таинственно? – Сурьмин недоуменно вздернул левую бровь. – Надо – сравним, – он повертел в руках березовую «пирамидку». – Вот молодец, с носителем изъяла. А то наизвлекают своими кривыми ручками, а после обижаются, что результаты баллистической, видите ли, сомнительные. Сами помнут, поцарапают, а эксперт виноват, – ворчал он не сердито, а скорее по привычке. – Ага, а вот этой охотника застрелили, да?
Про Сурьмина говорили, что он помнит «в лицо» все проходившие через его руки боеприпасы.
– Ну да, – подтвердила Арина. – Мужик пальнул и случайно угодил в того, кто на соседнем номере стоял. Прямо в голову, тот прямо на месте и умер. По официальной во всяком случае версии.
Пассаж про «официальную версию» Сурьмин, однако, пропустил мимо ушей:
– Как – в голову? В глаз, что ли? Или в ухо?
– Почему вдруг в глаз? В затылок, кажется.
– Что ты несешь? Какой еще затылок? – он пристально вгляделся в пакетик с летальной пулей.
– Ну так… – растерялась Арина. – Разве ты не знал? Ты же идентифицировал, твоя подпись там.
– Сравнивал я, – подтвердил баллистик. – А что в голову… мне и не говорил никто. Смертельная пуля, извлеченная из тела… как его…
– Семченко, – подсказала она.
– Может, и Семченко. Из тела, понимаешь? – казалось, он изрядно растерян. – Мне пулю с сопроводиловкой принесли, карабин тоже. Я контроль отстрелял, сравнил. Слыхом не слыхивал ни про какую голову.
– Да ладно, Арсен Федотыч, успокойся, – остановила его Арина, не очень понимавшая, чего это он так раскипятился. – Ну не сказали и не сказали. Какая теперь разница?
С Сурьмина сейчас, подумалось вдруг ей, можно картину рисовать – крайняя степень изумления – для учебника по основам эмоциональной мимики. Разве что глаза не вытаращил, а в остальном – образцовая «маска оторопи».
– Вершина, ты чего, вообще? Совсем без понятия? Вот эта пуля, – он потряс пакетиком, в углу которого болтался смертоносный кусочек металла. – Вот эта вот пуля никого в голову убить не могла. Это ты понимаешь?
– Почему? – удивилась Арина.
– Ох ты ж, боженьки мои! Потому что в голове – кость! У некоторых, – он саркастически усмехнулся, – так вообще ничего другого, похоже, и нету. Сама посуди. Чтоб угодить в мозг, пуля эту кость должна пробить. Череп, я тебе скажу, довольно прочная штука. Так что вместо аккуратненькой пульки в итоге получается этакий гриб. Эх, на работе я бы тебе кучу снимков показал, и даже живьем. Да у тебя же осенью две простреленные головы в производстве были, вспомни, как пули выглядели.
– Да ладно, я и так верю, и осенние выстрелы помню. Но я ж не баллистик, может, там раз на раз не приходится. Но если ты говоришь, что вот эта – не из головы, значит, так оно и есть. Но, Арсен Федотович, как такое может быть? Мужика-то действительно выстрелом в голову убили, а получается, это какая-то другая пуля. Значит, подменили?
– Да ну тебя, – отмахнулся баллистик, – почему сразу подменили. Может, следователь перепутал. Кто там был? Скачко неуловимый? Запросто мог перепутать.
С упомянутым Скачко Арина лично знакома не была. Тот пришел работать в следственный комитет сразу после юрфака, поскакал, по выражению пахомовской секретарши Евы, годик и подался не то в адвокатуру, не то в частные консультанты – в общем, туда, где слой масла на хлебе потолще, да еще и икоркой сверху сдобрен. Совсем недавно ей самой пришлось заново расследовать одно из дел, прошедших через руки шустрого Скачко. Вот именно что «прошедших через». Осудили в итоге невиновного, а настоящий преступник остался вовсе вне подозрений. Понять, почему Сурьмин назвал следователя неуловимым, было нетрудно. Как и поверить в то, что тот просто перепутал пули.
