И тогда она остановится!
Наверняка остановится! Как можно не остановится, когда не знаешь, откуда ждать удара? Когда удары бьют по самому больному, по самому дорогому…
Да!
Не железная же она!
Да пусть хоть двадцать раз железная. Пусть она пока думает, что ее невозможно испугать. Это ее никто и никогда еще по-настоящему не пугал. Нет людей, которых нельзя испугать. Не бывает.
Ей придется остановиться. Потому что – самое главное – ведь ясно же будет, что она «взяла» не того человека. Если не сама поймет – начальство объяснит! Ну или коллеги… Да, это правильная мысль. Да что там правильная – гениальная. Если охота будет продолжаться, значит, «охотник» на свободе, значит, следовательша ошиблась! И ей придется это признать!
И тогда Адриана сумеет выкарабкаться. Конечно, сумеет. Можно сколько угодно злиться на нее за чрезмерную осторожность, но она самая умная.
И все будет, как раньше. Нет, лучше, чем раньше. Потому что если удастся ей помочь – несомненно, удастся! – она наконец поймет, что рядом с ней – не случайный человек, не гримаса судьбы, а – ее подарок! Кто же откажется от подарка судьбы?
* * *
Кабинетная дверь ходила ходуном, но Арина высокомерно игнорировала все возможные внешние воздействия – не до них, к лешему. Идут они все!.. лесом. Частым. Непролазным. Заболоченным.
– Вершина! – загрохотал в коридоре начальственный баритон. – Что за фокусы? Не придуривайся!
Пришлось подниматься, открывать, смотреть слипающимися от усталости глазами… Какая скука!
– Ну что? – насмешливо усмехнулся Пахомов. – Победила, а радости нет? Понимаю… – он со вздохом покачал головой.
– Пал Шайдарович! Я же… – не то от неожиданности, не то от общей усталости Арине показалось, что она прямо сейчас, не снеся взятого груза, забьется в глупых, неприличных, смешных рыданиях. – Я же… Пал Шайдарович, я же на нее разве что не молилась! Я так ей восхищалась! – она размахнулась, чтобы треснуть кулаком по столу, но остановила руку. Негоже так перед начальством распускаться. Да и вообще негоже распускаться. – Думала, она самая-пресамая…
– Понимаю, – повторил он, пристально глядя в угол: слева стеллажи, справа подоконник, что там можно высмотреть? А он смотрел. Словно видел что-то невидимое. И лицо у несгибаемого полковника юстиции было… никакое. Восковое. Гипсовое. Мертвое, в общем. – Это больно, да. Когда Машенька моя умирала, я ей обещал, что из кожи выпрыгну, а для Витьки все сделаю. Он же у нас тоже… самый-пресамый… Вот и довыпрыгивался… И я ведь его даже окоротить теперь не могу. Если я его… ох, нет. Машенька меня с того света проклянет. А он ведь, Витька-то, уже по самому краешку ходит… Даже заступает… И поздно, поздно уже. Не дойдет до него. Поздно.
Он понимал, что происходит с его единственным сыном. И – ничего, ничего не мог с этим поделать!
– Пал Шайдарович, – робко проговорила Арина.
Но он, похоже, не слушал и не слышал. Потом нахмурился, тряхнул головой:
– Ладно, проехали. Каждый выбирает для себя. И если те, кто нам дорог, выбирает другую сторону… да, Арина, я понимаю твои… терзания… – горько усмехнулся он, но через мгновение заговорил уже совсем другим тоном. – Одного вот только не понимаю – как ты догадалась? Ладно там вообще про киллера, тут да, спасибо Шубину покойному…
– И Левушке! – радостно подсказала она, заметив, как пахомовское лицо из мертвой восковой маски превращается… ну… в обычное, пусть и донельзя усталое человеческое лицо. – Я когда узнала, что компьютер Райской… как бы это поточнее… сам себя очистил, ну, думаю, теперь никаких концов точно не найдешь. А Оберсдорф же упрямый. Подумаешь, жесткий диск отформатировался, следы-то человек не только у себя оставляет, – она тараторила, не очень себя контролируя – слишком страшным было восковое пахомовское лицо, что угодно, только бы вернуть его сюда, в мир живых. – Ну и вот, он когда в финансовую историю Райской-то влез – квартира по максимуму заложена, машина продана… а деньги где? Ничего другого кроме киллера к этим всем делам уже пристегнуть и нельзя было.
Пахомов помолчал и вдруг неожиданно сообщил:
– Кстати, ты знаешь, что Морозов послезавтра прилетает?
– А… Разве… – Арина поперхнулась загустевшим вдруг воздухом.
– Ты не знала, что ли? – Пахомов недоверчиво усмехнулся, потом дернул плечом – дескать, хочешь скрывать, скрывай, дело твое. – У него же болячка какая-то обнаружилась, он с занятий сорвался посреди семестра, на кафедре рвали и метали, ринулся не то в Швейцарию, не то в Израиль, не то еще куда-то, где клиники самые лучшие. Как по мне, так и у нас не хуже, но когда внезапно по башке шарахнет, куда только не кинешься. Я, по правде сказать, и сам подробностей пока не знаю: то ли подлечили его, то ли диагноз ошибочным оказался, в общем, возвращается наш Халыч. Живой и, говорит, вполне здоровый, – он покачал головой и добавил с саркастическим смешком. – Баклушин в обморок упадет.
– Баклушин? – тупо переспросила Арина, пытаясь переварить услышанное. Лечиться, значит, Морозов ездил, вот оно как! С другой стороны, чем не объяснение, в качестве официальной версии событий вполне сойдет. И ей, Арине, этой официальной версии следует придерживаться истово. Истово, но без фанатизма. Чтобы Пахомов с его рентгеновским взглядом не заметил фальши. Нельзя, чтоб он догадался. Меньше знаешь, крепче спишь.
– Только не говори, что тебе неизвестны теплые баклушинские чувства к твоему любимому учителю. Если бы с Халычем что-то нехорошее стряслось, наш Боренька на радостях лезгинку бы сплясал, не иначе… – Пахомов вдруг осекся, взглянув на Арину чуть ли не с подозрением, впрочем, тут же вновь помягчел. – Ладно, ну его. Бодливой корове бог рог не дает, знаешь такую поговорку?
Арина кивнула. Мысли в голове метались беспорядочной стаей мотыльков вокруг лампы – вокруг ослепительной новости: Морозов возвращается?!! Значит, ему ничего уже не угрожает, никакие обвинения? Никому и в голову не придет, что он не только следователь-легенда, но и… нет-нет, об этой стороне морозовской жизни даже думать нельзя… Почему ППШ сказал про Борьку «бодливой корове бог рог не дает»? Да именно поэтому! Он же не знает, что я слышала, как Баклушин перед ним постановлением на задержание Морозова размахивал… Александр Михайлович успел уехать… и потом так странно поблагодарил: «Арина, спасибо за предупреждение», как будто это она ему сообщила об опасности…
Господи! Ведь это же Пахомов, догадалась она вдруг, как я могла не сообразить! Ева мне тогда еще мой телефон притащила – типа я его в приемной забыла. А я не забывала! Вот обронить второпях – да, могла… И Пахомов моим аппаратом воспользовался, чтобы предупреждение Халычу послать – и тут же его стер. Но Морозов-то видел, с чьего номера предупреждение пришло… Господи, воля твоя! А она-то еще размышляла об осторожности, о том, чтоб не дать Пахомову заметить в ее поведении ни граммулечки фальши, не дать ему заподозрить Морозова… Ну Павел Шайдарович! Ну несгибаемый боец! Вот это и называется – дружба?..
