Голод не даст Кайраму покоя, а сам бес не даст покоя ни Эстер, ни Молоху. Попытается уничтожить соперника любой ценой. Да они бы уже крушили друг другом стены, узнай демон, с кем развлекалась жена в его отсутствие.
И Молох боролся с искушением открыть ему эту тайну. Выплюнуть прямо в заносчивое лицо.
«Я сплю с ней. С твоей истинной. Эстер моя! Ты больше не имеешь на неё прав!»
Смерть, откуда в нём эти варварские порывы? Что за собственнический инстинкт?
Молох себя не узнавал. Ледяной истукан превратился в жадное, рычащее чудовище, в зверя.
— Научилась телепортации, — Танатос задумчиво постучал ручкой по столу.
Жалел! Чёрт побери, он жалел о своей поспешности — Молох видел: редко на лице Танатоса проступала столь очевидная растерянность. Всё же сердить Великую он боялся, но повернуть время вспять, исправить содеянное был не в силах. Нельзя раздразнить голодного беса, а потом безнаказанно выставить за дверь.
— Эстер самостоятельно усмирила полтергейст и переправила в Верхний мир, — добил его Молох.
«Вот смотри, — хотелось закричать, — она — богиня, одна из нас, а ты собираешься от неё избавиться!»
Танатос потёр переносицу. Думал, как исправить свою ошибку? Да уже никак, чёрт возьми! Самоуверенный ты идиот!
— Возможно, это недоразумение, — попытался Танатос, — и Эстер не ваша погибшая супруга.
— Нет! — Кайрам обрушил кулак на стол. — Не советую меня злить! Ведите её сюда! Немедленно! Иначе…
Дверь открылась, и запыхавшийся секретарь пропустил в кабинет Эстер.
«О боги», — Молох приготовился бороться за любимую до конца.
Глава 26
Годы, проведённые в приюте были тяжёлыми, полными лишений, но теперь у Альмы не осталось даже своей кровати. Спала она на полу крытой телеги, на соломенном тюфяке, который делила с двумя девушками-артистками. Долгими ночами смотрела, как ветер колышет ткань, натянутую на деревянный каркас, и с тоской вспоминала мечты о весёлой кочевой жизни, полной приключений. В детстве цирковое общество казалось ей сплочённым и дружным. Яркие клоуны, раздающие ребятишкам флажки и конфеты, животные, послушные заботливым дрессировщикам, захватывающие дух акробатические номера. Откуда она могла знать, что творится за кулисами на самом деле? Подглядывать в замочную скважину не то же самое, что открыть дверь и тщательно исследовать комнату.
Реальность ожиданий не оправдала. Клоуны приветливо улыбались с арены, а после представления избивали в повозках жён. Дрессировщики огревали несчастных зверей кнутами, и публика радостно улюлюкала, наслаждаясь демонстрацией власти человека над дикой природой.
А шоу уродцев? В одной из палаток в красном демоническом свете фонаря человек без ног забавлял толпу неловкими трюками. В него летели гнилые овощи и комья земли. Там же под скабрезные выкрики сиамские близнецы показывали безобразный ковыляющий танец.
Сбегая из приюта, Альма мечтала обрести семью, но здесь, в месте, которое виделось ей долгожданным домом, женщины занимались тем, что строили друг другу козни, а мужчины норовили залезть под каждую юбку.
Пузатый директор предложил Альме делить с ним постель. Она взяла три дня на раздумья, понимая, что надо бежать, но не зная, куда податься: у неё не было ни денег, ни документов, ни навыков. Только дар, о котором она боялась рассказывать. Альма даже не знала, как далеко до родного Ибельхейма.
Во время длительных переездов она днями тряслась в повозке, предаваясь печальным мыслям. Но это было проще, чем когда цирковая труппа разбивала лагерь в одном из небольших городов.
Такие вечера, как этот, Альма проводила в тёмной палатке, где куталась в шаль и с таинственным видом кривлялась над гадальным шаром. Девицам она сулила богатых и красивых поклонников, молодым жёнам — детей, их мужьям — успех в делах или неожиданное наследство. Все оставались довольны и платили за хорошие новости серебром, однако выручку всегда забирал начальник.
— Ну что, девочка, ты принимаешь моё предложение? — вместо очередного клиента в палатку вошёл директор.
На плечи опустились широкие мужские ладони.
— Я…
А что она могла ответить? Похоже, пришла пора собирать немногочисленные пожитки и отправляться на все четыре стороны, в глухую ночь.
Альма незаметно спрятала в карман платья заработанный серебренник.
— Не ломайся. Тебе некуда идти, — влажное дыхание коснулось уха.
И правда — идти некуда, но не для того Альма сбегала от уруба, чтобы становиться подстилкой старого развратника.
Руки заскользили по её плечам, стянув шаль: видимо, молчание приняли за согласие.
— Отпусти!
Альма вскочила на ноги и обогнула стол, выставив между собой и негодяем преграду.
— Откажешься — пожалеешь, — прошипел директор. — Подохнешь от голода под чужим забором. Соглашайся. У меня есть для тебя подарок, — и он достал из кармана бусы из цветного стекла. Такие на рынке охотно меняли на медовые лепёшки и домашние булочки. — Хочешь? Будут твоими.
Альма расхохоталась. Как же низко её оценили! Да, она в отчаянии, но не в таком же!
— Засунь свой подарок сам знаешь куда! — и, возмущенная, она с чувством плюнула себе под ноги.
Так и не удалось алии Стрил привить ей в приюте хорошие манеры. А толку с них, с этих манер?
— Ах ты, дрянь! — похоже, директор был из тех власть имущих, которым никогда не отказывали. Потянувшись через стол, он схватил Альму за запястье и стиснул крепко, до боли.
— Дура! Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому!
— Дурак! — в тон ему крикнула Альма. — Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому! — схватила свободной рукой гадальный шар и со всей силы стукнула циркача по лбу.
Директор взревел, разжал хватку, и, освободившись, Альма бросилась к выходу. Распахнула полы палатки, похлюпала по грязи. Пальцы дрожали. Лицо горело. Альма бежала и не могла заставить себя остановиться, и даже когда в груди болезненно защемило, всё неслась и неслась вперёд, не глядя под ноги, не разбирая дороги, в ужасе и в восторге от того, что сделала.
«Так тебе и надо, жирдяй! — подумала, а следом: — Куда же мне теперь податься?»
Её окружали огни незнакомого города, название которого она не знала — не потрудилась спросить.
Когда лёгкие загорелись и дыхания перестало хватать совсем, она задумалась о том, чтобы прекратить своё безумное бегство, но тут раздался оглушительный скрип металла. Застигнутая врасплох громким звуком, Альма обернулась — и увидела перекошенное от ужаса мужское лицо за оконным стеклом. На полной скорости на неё неслась самоходная металлическая телега.
Альма успела только вскрикнуть.
А потом на неё будто налетел вихрь, подкинул в воздух, потянул вниз, и она обнаружила себя, прижатой к земле жёстким телом.
