Прижать бы её к груди, объяснить, утешить, но кому нужны его извинения, да и руки лучше держать при себе.
О, Эстер. Как теперь всё исправить? Как?
— Так это правда? Я могла не спать с тобой? Все эти шарики, совокупления на столе… — она всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
Совокупления…
То, что он считал выражением чувств и про себя называл любовью, для неё было совокуплением. Неприятной обязанностью.
— Я никогда не опустился бы до насилия.
Он убьёт того, кто присылал им эти записки! Уничтожит. Разорвёт голыми руками!
— Эстер?
Она помотала головой, не отрывая ладоней от лица. Плечи её подрагивали.
Он всё исправит. Всё исправит. Теперь, когда правда открылась и Молох получил объяснение её странному поведению, он найдёт способ сблизиться, завоевать любовь. Заслужить доверие. Он…
— Я пойду, — Эстер метнулась к дверь.
— Постой! Может быть…
Поздно. Эхо разносило по коридору удаляющийся звук бега.
Глава 32
Он дал ей время. Честно выжидал неделю и каждую грёбаную секунду надеялся, что Эстер захочет обсудить случившееся, а потом не вытерпел — подошёл сам. Выловил её в коридоре после вечерней смены.
— Нам надо поговорить.
Любимая нехотя остановилась и шагнула назад, строго выдерживая между ними дистанцию. Она избегала его. Передавала отчёты через напарника, резко меняла маршрут, если им грозило столкнуться в одном из бесчисленных коридоров Крепости, спешно сворачивала завтрак, заметив Молоха в дверях столовой. А сейчас, когда он отрезал ей пути к отступлению, избегала смотреть в глаза. Застыла статуей, накручивая на палец вылезшую из рукава чёрную нитку.
Молох не знал, с чего начать этот мучительный разговор. Понятия не имел, что и как следует говорить. Никогда не выяснял отношения — не было у него такого опыта, по крайней мере, в тот период жизни, до которого могла дотянуться память.
— Я виноват.
Он действительно испытывал вину. Обострённое чувство ответственности — то, на чём так часто и с удовольствием играл Росс, знавший о привычке брата по поводу и без посыпать голову пеплом.
— Я должен был догадаться, что...
Эстер подняла руку в жесте, который однозначно определялся как призыв к молчанию.
— Не надо.
Но они и так непозволительно долго откладывали разговор.
Молох задавил рвущийся наружу поток бессмысленных извинений и попытался подобрать правильные слова.
— Я понимаю, мы начали отношения не с того, но, пожалуйста, дай мне шанс всё исправить. Может быть, мы поужинаем сегодня вместе?
— Молох, — Эстер длинно выдохнула и посмотрела ему в глаза. — Я не хочу ничего исправлять. Не хочу с тобой ужинать, не хочу ходить на свидания. Всё, о чём я мечтаю, — забыть случившееся, как кошмарный сон. Я понимаю: ты не виноват, — но видеть тебя, общаться с тобой выше моих сил. Прости.
И она сбежала. Сбежала, как в прошлый раз, когда оставила его наедине с открытой коробкой и её омерзительным содержимым. Бессильный что-либо сделать, Молох смотрел ей вслед: Эстер шла, ускоряя и ускоряя шаг, пока не исчезла за поворотом, и осталось только слушать затихающий стук каблуков по гранитному полу.
Он не мог её потерять. Не мог вернуться к прежнему полумёртвому состоянию. А потому не сдастся. Сделает всё от него зависящее, чтобы поймать ускользающее из рук волшебство, снова ощутить под ладонью биение чужого драгоценного сердца, зажечь радость в любимых глазах и увидеть в них, счастливых, своё отражение, отголоски ответного чувства. Он это сделает. Из кожи вон вылезет, но найдёт способ. Годы одиночества научили его быть терпеливым.
— Браво, братец!
Дверь веками пустовавшего кабинета была распахнута. На пороге, облокотившись плечом о косяк, стоял Росс и оглушал коридор громким хлопком ладоней. В ярком свете галогеновых ламп сверкали стёклами зелёные очки, надетые на голову.
— Что ты здесь делаешь? — скривился Молох.
Росс, переставший издевательски аплодировать, растянул губы в улыбке.
— Подслушиваю, — честно признался он. — Жду, когда ты сложишь два и два, и логическая цепочка приведёт тебя к таинственному отправителю записок.
Молох дёрнулся.
— Эстер тебе рассказала?
Он пытался. Неделю бился над злополучным текстом, стараясь определить магический почерк. Бесполезно. Кем бы ни был их полоумный шутник, следы он заметал мастерски.
Росс стряхнул с рукава несуществующую пылинку.
— Эстер ничего мне не говорила. Думай, братец. Пораскинь мозгами.
Росс ухмылялся. Выстукивал по дверному косяку ритм, раздражающий, заставляющий нервничать. Зелёные стёкла очков на голове сверкали. Пёстрая оранжевая рубашка резала взгляд. Улыбка становилась всё шире, всё насмешливее. Уже и не улыбка вовсе — оскал. А в глазах — ожидание, почти крик.
Ну же, братец! Ну же!
Два и два сложились. Логическая цепочка раскрутилась и привела Молоха к пониманию. А его руки — к чужой шее.
— Ты!
Глава 33
Он втолкнул Росса в пустой кабинет и захлопнул дверь. Прижал брата к стене рядом с пыльным, заставленным коробками стеллажом и пару раз со злостью тряхнул.
— Зачем ты это делал?
Росс смеялся, а когда замолкал, растягивал губы так, словно хотел завязать на затылке бантиком. Но в глазах не отражалось и доли веселья.
— Почему? Ответь, почему? Почему ты так меня ненавидишь?
Затрещала, порвавшись, ткань. Молох сжал кулаки, и оранжевый хлопок под его пальцами начал расползаться.
— Ненавижу? — Под ногой хрустнула линза упавших на пол очков. — О нет. Нет. Я разбудил тебя, спящая красавица. Превратил деревянного мальчика в настоящего человека.
Зарычав, Молох вбил Росса в стену.
— Ты хоть понимаешь, что натворил? Понимаешь?
Сходя с ума, теряя контроль, он сжимал и сжимал руки на его горле. И не мог заставить себя остановиться. Не мог понять, зачем вообще надо останавливаться.
— Убй… убьёшь мен-ня не узн-най… шь прав… ду про… Эс… р, — прохрипел Росс.
Что?
— Эстер. Не… узн… шь. Кто… она… такая.
С трудом Молох заставил себя разжать пальцы, и Росс, закашлявшись, сполз по стене на пол.
— Говори.
Вопреки ожиданиям, брат не кинулся выполнять приказ. Развалился у ног и хитро посмотрел снизу вверх, прикрыв глаз и растирая покрасневшее горло.
— Говори, — повторил Молох. — Что тебе известно об Эстер?
