Книга Капитан Темпеста, страница 21. Автор книги Эмилио Сальгари

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Капитан Темпеста»

Cтраница 21

— Хорошо… Отправляйся же, Эль-Кадур. Теперь я сама ясно вижу, что вся наша надежда на того человека.

Араб молча зажег потушенные им было фитили пистолетов, попробовал, легко ли ходит в сафьяновых, богато отделанных серебром ножнах ятаган, с судорожной быстротой накинул себе на голову капюшон своего бурнуса и сказал:

— Повинуюсь, падрона. Если я больше не вернусь — значит, моя голова осталась в руках турок, и я уже не в состоянии буду помогать тебе. Желаю тогда тебе, падрона, как можно скорее найти отсюда выход без меня, отыскать синьора Ле-Гюсьера и вместе с ним обрести… счастье, которого ты так достойна.

Герцогиня д'Эболи протянула ему руку. Он опустился на колени, осторожно взял в свои грубые руки эту маленькую белую и нежную ручку и запечатлел на ней такой поцелуй, который ей показался прикосновением раскаленного железа.

— Ступай, мой добрый Эль-Кадур, — мягко промолвила молодая девушка, — и да сохранит тебя Господь.

Араб вскочил на ноги и с пламенеющим взором произнес голосом, в котором звучала неукротимая энергия сына пустыни:

— Или ты будешь спасена Дамасским Львом, или я убью его!

Через мгновение он уже разобрал камни у входа и снова заложил их снаружи. Все это он проделывал быстрыми, ловкими и решительными движениями зверя, покидающего свою берлогу в целях поисков себе добычи.

«Бедный Эль-Кадур! — прошептала про себя герцогиня, глядя ему вслед. — Сколько преданности ко мне в твоем истерзанном сердце».

Выбравшись из беспорядочной груды обломков, заваливших нижнюю часть башни, араб смело направился к центру города, где расположились турки, становище которых было заметно еще издали по большому количеству освещающих его огней.

Он не знал, где в настоящее время находился Мулей-Эль-Кадель, но так как это был сын известного паши и, вдобавок, человек, прославленный своим геройством, то араб надеялся, что его не трудно будет отыскать.

Прежней жизни в Фамагусте не оставалось и следа, на ее месте водворились суровые лагерные порядки свирепых турок, не признававших ничего, что хотя бы отдаленным образом напоминало обычаи ненавистных им христиан.

Вскоре араб вышел на площадь, окружавшую собор св. Марка, бывший уменьшенной копией знаменитого одноименного собора в Венеции. Посреди этой площади были разведены костры, вокруг которых расположилось несколько сотен янычар, между тем как остальное пространство охранялось часовыми внимательно наблюдавшими за всем происходившим вокруг. На верхней ступени соборной паперти стоял албанец, который при появлении араба направил на него дуло своего мушкета с дымящимся фитилем и громко прокричал:

— Кто идет?

— Видишь, что араб, а не христианин, — спокойно ответил невольник. — Я — солдат Гуссейна-паши.

— Зачем ты пришел сюда?

— Я имею важное поручение к Дамасскому Льву. Скажи мне, где его можно найти?

— Кто посылает тебя к нему?

— Мой паша.

— Я не знаю, не спит ли уже Мулей-Эль-Кадель.

— Ведь еще рано, всего около девяти часов.

— Да, но он не совсем еще оправился от раны… Ну, хорошо, пойдем, я проведу тебя к нему. Он поместился вот в том доме, напротив.

Погасив фитиль, албанец вдел ружье в перевязь, надетую у него через плечо, и направился к небольшому невзрачного вида дому, изрешеченному турецкими ядрами, но еще настолько крепкому, что в нем можно было жить. Перед входом в этом дом стояли два негра свирепого вида, возле которых лежали две огромные арабские собаки.

— Разбудите вашего господина, если он уже спит, — сказал албанец неграм. — Гуссейн-паша прислал к нему своего человека с важным поручением.

— Господин еще не ложился, — ответил один из негров, внимательно оглядев араба.

— Так ступай к нему и скажи, в чем дело, — продолжал албанец. — Гуссейн-паша не любит шуток, он в дружбе с самим великим визирем, понимаешь?

Негр ушел в дом, между тем как его товарищ остался на месте с обеими собаками. Посланный вернулся и сказал арабу:

— Иди за мной. Господин ждет тебя. Мулей-Эль-Кадель оказался в маленькой, плохо убранной комнате, освещенной лишь одним небольшим факелом, воткнутым в наполненный землей глиняный сосуд.

Молодой турок, немного бледный, очевидно, от не совсем еще затянувшейся раны, был по-прежнему очень хорош с его глубокими черными глазами, достойными освещать личико какой-нибудь гурии из рая Магомета, тонкими чертами лица, небольшой темной бородой и изящно закрученными красивыми усами.

Хотя он был еще болен, тем не менее, щеголял в стальной кольчуге, опоясанной широким голубым шелковым шарфом, из-за которого сверкали драгоценные золотые, осыпанные бирюзой рукоятки кривой сабли и ятагана.

— Кто вы? — обратился он к арабу, знаком удалив негра.

— Мое имя тебе ничего не скажет, господин, — отвечал невольник герцогини д'Эболи, по восточному обычаю прижимая руки к сердцу и низко кланяясь. — Меня зовут Эль-Кадур.

— Кажется, я видел тебя где-то?

— Очень может быть, господин.

— Ты прислан ко мне Гуссейном-пашой?

— Нет, господин, это я солгал.

Мулей-Эль-Кадель, стоявший перед столом, невольно отступил на два шага назад и быстрым движением схватился за рукоятку сабли, но не вынул оружия из ножен.

Эль-Кадур, со своей стороны, отступив на шаг, поспешил успокоить его движением руки и словами:

— Не думай, господин, что я пришел покуситься на твою жизнь.

— Так для чего же ты солгал?

— Иначе мне не добраться бы до тебя, господин.

— Значит, это-то и побудило тебя воспользоваться именем Гуссейна-паши? Хорошо. Но кто же действительно послал тебя ко мне?

— Женщина, которой ты обязан жизнью.

— Женщина, которой я обязан жизнью?! — повторил молодой турок в полнейшем недоумении.

— Да, господин, — говорил араб, — притом молодая христианская девушка благородного венецианского происхождения.

— И этой девушке я обязан жизнью, говоришь ты?

— Да, господин.

— Ничего не понимаю! Никакой итальянской женщины или девушки ни благородной ни худородной я не знаю, и ни одной женщине не обязан жизнью, кроме своей матери.

— Нет, господин, — почтительно, но твердо возразил Эль-Кадур, — без великодушия той девушки тебя уже не было бы на свете, и ты не присутствовал бы при взятии Фамагусты. Твоя рана еще не зажила, и свидетельствует…

— Моя рана? Но ведь мне нанес ее тот молодой христианский рыцарь, который свалил меня с коня, а не…

— Да, господин, именно о нем, то есть о капитане Темпеста, я и говорю.

— Так не женщина же этот храбрец?!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация