— Виноват, синьор! — откликнулся старый моряк, поспешно поставив ногу в стремя. — Залюбовался красотой корабля, на котором мне должно плыть в первый раз.
Разглагольствования и вид его были так комичны, что все невольно рассмеялись.
— В путь! — скомандовал Мулей-Эль-Кадель, убедившись, что все находятся на лошадях.
Отряд тронулся в путь. Дамасский лев и Перпиньяно ехали по обе стороны герцогини, одинаково готовые к ее услугам. Эль-Кадур с моряками и неграми следовал сзади.
Быстро миновав ряд пустынных улиц с разоренными домами, маленький отряд приблизился к подъемному мосту бастиона Эридзо, который, по расчету Мулей-Эль-Каделя, должен был быть в это время свободен от охраны, вследствие каких-то, одному ему известных, соображений.
Но только что молодой турок со своей переодетой спутницей хотели въехать на этот мост, как из ворот бастиона выступил капитан янычар во главе десятка солдат и крикнул:
— Стойте, кому дорога жизнь!
При звуках этого голоса герцогиня и Перпиньяно невольно вздрогнули, между тем как Эль-Кадур с быстротой молнии выхватил ятаган и испустил что-то вроде глухого рычания.
— Лащинский! — единовременно вырвалось у всех троих.
Мулей-Эль-Кадель сделал своим спутникам знак остановиться, затем заставил своего коня проделать такой могучий скачок, что сразу очутился около поляка, выступившего на середину моста и гордо подбоченившегося. Молодой турок, обнажив саблю, резко спросил у него:
— Кто ты такой, что осмеливаешься преградить мне путь?
— Пока только комендант бастиона на эту ночь, — ответил своим обычным тоном поляк.
— Вот как… Странно!… А знаешь, кто я?
— Еще бы не знать, клянусь бородой пророка!.. Если бы ты мне даже не оставил на память хорошего рубца на горле, я и то издали бы узнал в тебе знаменитого витязя Мулей-Эль-Каделя, сына не менее славного дамасского паши.
— Мало ли я кому давал такие памятные знаки… А как твое имя?
— Мое имя?.. Да хоть бы — польский медведь.
— А, ренегат! — произнес Мулей-Эль-Кадель с оттенком такого презрения, что у поляка начали раздуваться ноздри. — Так чего ты хочешь от меня, если знаешь, кто я? — осведомился он.
— Да только задержать вас всех здесь до утра, больше ничего, синьор Мулей-Эль-Кадель. Я имею приказ никого не выпускать из Фамагусты и вовсе не чувствую желания плясать на колу ради твоих прекрасных глаз, мой милый победитель.
— Вздор!.. Дорогу Дамасскму Льву! — с угрожающим видом крикнул молодой турок. — Полученный тобой приказ не может касаться меня, сына лучшего из друзей падишаха…
— Клянусь гибелью креста, что не пропущу тебя без разрешения великого визиря, будь ты хоть сам Магомет! — прошипел сквозь зубы Лащинский и, обратившись к свои солдатам, которые стояли за ним с аркебузами наготове, громко скомандовал: — Сомкнитесь и готовьтесь по первому моему слову стрелять!
Глаза Мулей-Эль-Каделя вспыхнули молнией.
— Что! — вскричал он, потрясая саблей. — Стрелять в Дамасского Льва!.. Оружие наголо и напролом! — скомандовал он, в свою очередь, своим спутникам. — Все беру на себя!
В то же мгновение он движением коня опрокинул навзничь поляка раньше, чем он успел посторониться.
Между тем отрад Мулей-Эль-Каделя пустился по мосту с поднятыми саблями, но не имел надобности ими воспользоваться, так как янычары, вместо того, чтобы исполнить приказание своего капитана, расступились перед всадниками и воскликнули в один голос:
— Да здравствует Дамасский Лев!
Кавалькада вихрем пронеслась через ворота и помчалась по равнине.
Молодой мусульманин повел свой отряд в обход турецкого лагеря, где виднелись огни и по временам раздавались звуки военных рожков. Вне пределов этого стана было совершенно тихо и темно. Только луна изредка выглядывала из-за темных туч, облегавших небо. Мулей-Эль-Кадель решил по возможности избегать турецких постов ради выигрыша времени и чтобы не вызывать лишних осложнений.
Часа через два быстрой скачки впереди, на востоке, замерцала светлая точка, вроде яркой звезды.
— Это, должно быть, и есть Судский маяк? — спросил Перпиньяно, указывая рукой на эту точку.
— Да, он самый, — ответил мусульманин.
— Следовательно, мы скоро будем на берегу?
— Часа через полтора, не раньше. И то благодаря нашим быстроногим коням. Мы поспеем как раз вовремя, и вы успеете сесть на корабль еще до утра, чтобы избежать внимания наших властей.
— А корабль разве уже готов? — осведомилась герцогиня.
— Наверное готов, синьора, — отвечал Мулей-Эль-Кадель. — Мной еще вчера было послано двое верных людей с приказанием нанять для вас подходящее судно. Зная их расторопность, я не сомневаюсь, что все готово, и вам останется только сесть на борт и под покровительством Аллаха пуститься по ветру, который на ваше счастье, кажется будет попутный.
— Какая предусмотрительность и заботливость с вашей стороны, синьор Мулей-Эль-Кадель.
— Этим я оплачиваю вам лишь часть своего долга, синьора, и, поверьте, я очень счастлив, что мог оказать помощь самой прекрасной и храброй из всех известных мне женщин.
С этими словами Мулей-Эль-Кадель дал шпоры своему коню, и весь отряд, замедливший было шаг, снова помчался вперед, по направлению к светлой точке, которая с каждой минутой становилась яснее и яснее. К часу утра всадники очутились в виду небольшого залива, возле жалкой деревушки, состоявшей из нескольких десятков рыбачьих хижин, каким-то чудом уцелевших от кровавого урагана, пронесшегося над этой частью острова. У подножья утеса, на вершине которого светился маяк, глухо шумели волны Средиземного моря.
— Кто едет? — раздался вдруг оклик двух прекрасно вооруженных негров, выступивших из шалаша, расположенного под группой старых деревьев.
— Мулей-Эль-Кадель! — поспешил ответить молодой турок, на всем скаку сдерживая коня, который при этой неожиданности взвился на дыбы и чуть не вышиб его из седла. — Корабль готов?
— Готов, господин. Мы наняли небольшой галиот, как ты приказал, — сказал один из негров.
— А какой набран для него экипаж?
— Нам удалось набрать двенадцать греков-ренегатов.
— Им известно, что пассажиры — христиане?
— Да, я говорил им это.
— Ну, и что же? Они не выразили неудовольствия?
— О нет, господин, напротив: они очень обрадовались и обещали сделать все, что прикажут христиане.
— Хорошо. Проводите нас к галиоту.
Негры провели всадников через безмолвную, погруженную в глубокий сон деревушку к маяку, у подножья которого, в заливе, раскачивался маленький корабль, вместимостью не более сотни тонн, легкий, длинноносый, с высокой кормой и двумя мачтами, с натянутыми на них большими парусами. У самого же берега ожидала полураскрытая в высоком тростнике шестивесельная шлюпка.
