– С моей помощью и с помощью этих храбрых рыцарей, – такое определение, надо сказать, Фабиана и его товарищей удивило, – волшебство Якоба может победить дракона.
– Мне ф это трутно поферить, – пробормотал Бертульф.
– Мне тоже, – сказал Якоб.
– Но, – сказала Жанна, – если мы одолеем дракона, вы должны отпустить нас. Мы мирно следовали в Сен-Дени, чтобы повидать аббата, когда нас беззаконно похитили эти… эти храбрые рыцари.
Лорд Бертульф вытаращился на Жанну:
– Фы пыли на пути в Сен-Дени?
Жанна кивнула. Лысый лоб лорда Бертульфа избороздили складки. Наконец он сказал:
– Латно. Фы испафляете нас от дракона, а сир Фабиан и его трусья профодят фас ф Сен-Дени пот нашим сопстфенным знаменем.
– Погодите! – сказала Жанна. – Не к Микеланджело ди Болонье. Только к аббату Хуберту и ни к кому иному.
Бертульф разглядывал Жанну. Он никогда до этого не заключал договоров с девочкой, тем более с крестьянской девочкой. Миг спустя он сказал:
– Латно. Как пошелаете.
– Клянешься? – спросила Жанна.
– Клянусь, – отвечал Бертульф.
– Погоди, – сказал Якоб, – я что, должен убить дракона?
– Надо ли продолжать? – спросил Геральд Шотландский.
– ДА!!!!! – вскричали мы все, как один.
– Трудновато будет мне говорить об этом…
– Пожалуйста! – сказали мы. – Рассказывай дальше!
– …Когда у меня так в горле пересохло, – заключил Геральд.
Мы все расхохотались. И я говорю:
– Ради Господа, налейте ему еще, да побыстрее!
Трактирщик подчиняется, и Геральд ведет свой рассказ дальше.
Глава 12
Вторая часть рассказа хрониста
Тем вечером мы обедали в большом зале вместе с лордом Бертульфом и леди Галберт-Бертульф. Это был образцовый обед французских лордов. Сначала подали отварное мясо разного вида, потом жареное мясо, потом печеное мясо и, наконец, сыр.
Лорд и леди сидели с Фабианом за высоким столом. Мне хотелось выведать побольше об этих двух детях, которые, видимо, владели неким волшебством, так что я уселся за стол в середке зала с ними и остальными рыцарями.
Я сразу заметил, что Якоб очень переборчив. Сначала подали вареного лебедя с цельной головой, к которому он не притронулся. Потом поросенка на вертеле. Это он тоже не стал есть. Тогда-то я и начал подозревать, что он не христианин, а еврей. Когда принесли тарелку, наполненную доверху жареным мясом, он спросил, какого оно животного, и, поскольку слуга не знал, он и это не стал есть.
Наконец подали сыр, он был с ярко-оранжевой коркой и лежал в маленькой круглой плоскодонной посуде из березовой коры. Каждую такую посудину поставили между двумя обедающими. Якоб живо схватил ломоть хлеба и начал макать его в сыр; а затем отпрянул, словно его ударили.
– Что случилось? – спросила Жанна.
– Фу, он воняет!
Жанна понюхала его.
– Да он заплесневел!
Она подняла глаза и увидела, что этот Мармелюк уже мажет сыр на хлеб.
– Сир Мармелюк, – прошептала она горячо, – не ешь его! Он испорчен!
Мармелюк глянул на нее, удивленно подняв бровь. Затем, с театральным видом, он взял хлеб, окунул его в посудину и поднес, истекающий желтым полужидким сыром, ко рту. Он помедлил, вдохнул запах сыра и проглотил намазанный сыром хлеб. Потом зажмурился и запрокинул голову. Жанна и Якоб в ужасе смотрели на это действо. Наконец Мармелюк улыбнулся и наклонился к детям:
– Он вовсе не испорчен. Это эпуас. Из Бургундии. Лучший сыр во всем Французском королевстве.
Он помедлил, глаза его затуманились.
– Что, быть может, означает, что это лучший сыр… в мире.
Он продолжал глядеть в никуда.
– Может, сыр все-таки отравлен, – прошептала Жанна, – по-моему, он сошел с ума.
Мармелюк выпрямился и расхохотался.
– Безумец тот, кто не станет есть этот сыр!
Он вновь с увлечением занялся хлебными корочками и мягким, пахучим сыром.
Жанна и Якоб склонились над своим вонючим десертом. Жанна потыкала в него пальцем. Сыр был мягким и липким, почти как мед. Противный, вонючий мед.
– Ты же не собираешься его есть? – спросил Якоб.
Жанна испытующе уставилась на сыр.
– С одной стороны, я все еще голодная. С другой, он воняет, как коровья лепешка.
– Ты можешь просто поесть хлеба. Я-то собираюсь именно это и сделать.
Жанна вновь глянула на Мармелюка.
Он и его брат почти управились со своей порцией сыра и теперь выскабливали остатками хлеба свою посудину.
– Почему эта штука им так нравится? – дивилась Жанна. Ей было любопытно. И, как она и сказала, она еще не наелась.
Так что, глядя на сыр, как приговоренный глядит на виселицу, Жанна потянулась к горбушке хлеба и зачерпнула мягкое содержимое вместе с оранжевой коркой.
– Давай, не зевай! – сказал Мармелюк, завидев это. – Ты что, сыра испугалась?
Ноздри Жанны затрепетали, как у разъяренного быка.
– Нет! – огрызнулась она. Она погрузила хлеб на самое дно посудины и зачерпнула мягкое, вонючее содержимое. Поднесла ко рту. Якоб в ужасе наблюдал за ней. Она откусила порядочный кусок.
Мармелюк и Хэй даже наклонились к ней, чтобы видеть получше.
По мере того как Жанна жевала, в уголках ее глаз собирались слезы. Из носа потекло.
– Ну и на что это похоже? – спросил Якоб.
Все еще жуя, Жанна ответила:
– На вкус, словно бы тебя стукнули кулаком в лицо.
Хэй расхохотался, а Мармелюк успокаивающе помахал рукой.
– Также, – продолжала она жевать с открытым ртом, – вонючие ноги. – Хэй, усмехаясь, хлопнул ладонью по столу. Жанна продолжала жевать. – И… масло. Ноги и масло… и… и трава. – Жанна жевала, жевала, жевала. Мармелюк поднял бровь. Якоб смотрел во все глаза.
– А теперь он на вкус как коровье пастбище… солнечное коровье пастбище.
– Погоди, в самом деле? – спросил Якоб.
Жанна закивала. По ее лицу ручьем текли слезы. Потом она проглотила.
