– Буду импровизировать.
* * *
Ещё чуть больше недели учёбы, и через две недели мы едем.
И остаётся последнее, в какой-то степени важное дело: тренировки.
12
– Эй, Колбаса, это что, правда? Говорят, ты каждый день встаёшь в пять и чешешь на велике по Сейонскому лесу?
Меня зажимают в коридоре перед последним в году уроком ИЗО.
– О! Привет, Малыш!
– Ты что, сдурела, корова, я тебе не Малыш!
Мало в сопровождении здоровяка Реми, постоянно изрыгающего дурацкие смешки с конопляным душком, и коротышки Марвена в найках с толстой подошвой, которыми, вкупе с надутыми мускулами, он надеется компенсировать девчачий рост.
– Больше не хочешь быть колбасиной, да? Решила наконец стать женщиной? Увидишь, тебе понравится.
Глупый гогот Реми. Я:
– Ого, а ты, похоже, в теме. Что, тоже решил стать женщиной?
Глупый гогот Реми. Мало:
– Заткнись. Что вы там задумали с теми двумя толстухами?
– Ты о чём, Малыш, дорогой?
– Валид видел, что вы ездите на великах в Сейонском лесу как три свиноматки.
– А он видел, как свиноматки ездят на великах?
– Заткнись. Зачем вы там катаетесь?
Раздаётся звонок, из класса ИЗО высовывается кудрявая голова мадам Кансон и сзывает войско.
– А почему бы нам не кататься? У нас свободная страна.
– Не держи меня за идиота, мне звонила Элен Вейра, просила ответить на что-то там для новой статьи.
– Кто-кто, говоришь?
Но теперь – теперь он не шутит. Он прижимает меня к стене с удивительной, должна признать, силой.
– Журналистка из «Прогресса». Вы с ней связались и сказали, что готовите что-то, какую-то колбасную замуту. Заткнись! Дай договорю. Она сказала, что вы задумали что-то серьёзное. Что хотите отомстить или что-то в этом духе. Да заткнись, шалава! Дай договорить. Не знаю, что вы там выдумали, но если решите мне подгадить из-за этого конкурса, решите меня опозорить, выставить дураком, я вам бошки разнесу, усекла? Разнесу ваши жирные коровьи бошки! Шкуру тебе проткну.
– Мало, Реми, Марвен, на урок! И Мирей тоже! Хоть это и последний урок в году, опаздывать нельзя.
Мало меня отпускает.
Чувствую лёгкую слабость в коленях – но, в конце концов, чего я хотела, если третий день встаю в пять утра и два часа кручу педали в Сейонском лесу до уроков. И вечером ещё два. Это нормально, что суставы немного дают слабину.
Вечером я звоню Элен Вейра:
– А вы нахалка, честное слово. Когда статью про нас пишете, нашего мнения не спрашиваете, а тут первым делом выбалтываете всё Мало?
– Вы не говорили, что я не должна этого делать.
– Я думала, это и так понятно. Больше так не делайте, а то мы не расскажем вам, зачем мы всё это затеяли.
– Но… я думала, просто чтобы насолить Мало.
– Он тут вообще ни при чём. Всё куда глобальнее. Следите за нами, и всё увидите.
– Вы не хотите сказать мне сейчас?
– Нет. Каждый день мы будем сообщать вам что-то новое. А 14 июля вы узнаете всё.
И Элен Вейра глотает наживку. На данный момент она знает только, что мы готовимся к велопробегу из Бурк-ан-Бреса в Париж и что по пути будем торговать колбасками. С какой целью? Что мы будем делать по приезде? Тайна.
Как бы то ни было, «Прогресс» клюнул. Первая статья выйдет в день нашего отъезда, то есть с утра 8 июля.
А мы тем временем тренируемся, тренируемся, тренируемся. Утром и вечером.
– Ну, Мирей, – замечает мадам Лиз, наша энергичная физручка, – ты сегодня бегаешь как антилопа!
– Да, мадам, это, наверное, от радости, что каникулы скоро.
– Ну ясно… Жаль только, что твой спринтерский талант заставил себя ждать до последнего урока в году.
– Как думаете, мадам, побью я Усейна Болта?
– Ну, все сбережения я бы на тебя не поставила, ЗАТО МОГУ СКАЗАТЬ, – продолжает она громче, – ЧТО МАЛО С ДРУЖКАМИ ТЫ ТОЧНО ПОБЬЁШЬ, ЕСЛИ ОНИ ТАК И БУДУТ ПЛЕСТИСЬ КАК УЛИТКИ.
Услыхав такую чудовищную угрозу, Мало сверлит меня взглядом и со всех ног бросается по дорожке.
– Но мадам, – кудахчет Реми, – Мирей мухлюет, мадам, она по утрам гоняет на велике в Сейонском лесу! (Глупый смешок.)
– Я назвала бы это не мухлежом, а правильным распорядком дня, – отвечает мадам Лиз. – И на твоём месте, Реми, присоединилась бы к ней, вместо того чтобы дымить перед школой с восьми утра…
Окрылённая, я решаю пробежать три-четыре дополнительных круга. Кто-то смеётся над моей рожей. А я смеюсь над ними: они задыхаются, умирают, а я лечу. Лечу!
И вот наконец наступает час расставания на «летний перерыв», как говорит директор. Слёзы, рыдания, долгие объятия. Или, в моём случае, короткое «пока» в стенах лицея, прежде чем снова встретиться с Хакимой и Астрид уже за ними.
Целоваться нам нечего – вечером нам предстоит откатать семь километров в Сейонском лесу, втроём, плечом к плечу, а затем ещё час – с прицепом. Прицеп до того тяжёлый, что за этот час мы потеем, как сыр под колпаком…
Потом – душ, ледяной, такой живительный для наших измочаленных телес, горящих суставов, кроваво-красных щёк. А после – навернуть по тарелке макарон, слопать гору рисового салата да закусить пирогом. И провалиться в сон такой глубокий, что не будят даже когти Колобульки, который принимает мои большие пальцы на ногах за мышат.
Неделя в таком ритме, одна и вторая.
И наконец остаётся всего пара дней, потом всего пара часов до великого старта.
13
– Так нельзя. У вас даже нет разрешения торговать едой! Вы же людей отравите…
– Не волнуйся, мамулечка-дорогулечка, наши ледники не растают.
– Неужели? И что, ваш маленький холодильник продержится шесть дней?
– У него аккумулятор заряжается.
– Да вас на первом перекрёстке загребут.
– Значит, надо ехать быстрее полиции.
– Нет, Мирей, серьёзно, ваша подружка-журналистка собирается транслировать вашу эпопею, и ты полагаешь, что полицию это не заинтересует? Я не хочу кататься за вами по отделениям, когда вас повяжут на выезде из города.
Вздохнув погромче, я достаю из кармана «лицензию на уличную торговлю едой» – всё по форме, с печатью – на имя Кадера Идриса. Мама в шоке (по крайней мере, секунды на две).
– И ты думаешь, полиция будет не против, что твой Кадер использует труд несовершеннолетних?
– Он не мой Кадер. Короче, мам, ты нам помогаешь или нет? Откуда столько пессимизма?
