– Ах, нет, я не в том смысле! Я совсем не про себя говорила!
Ему, похоже, смешно, я же готова броситься в Сену. Он продолжает:
– Знаешь, я вообще мало с кем вижусь. Из дома почти не выхожу. Я скачал тиндер, попробовал, но сыт по горло. Когда увидел, как там проскользнула моя школьная училка по французскому, совсем тошно стало.
– Так сходи куда-нибудь. В клуб там…
Он жмёт плечами:
– Всё недоступно, вообще это отстой, когда ты на коляске.
– Погоди, ты же вон сотни километров отмахал, везде спокойно проезжал – в кемпингах, в садах. Ты нормально справляешься с доступностью. Даже танцевал с той блондинкой (невероятное усилие воли, чтобы не выдать, что я об этом думаю). Ты однозначно в состоянии пойти в клуб и потанцевать.
– М-мда. Когда-нибудь так и сделаю, – шепчет он, – пойду танцевать. Когда будут результаты следствия, тогда я станцую. Когда мне подтвердят, что я жертва, тогда идёт, я пойду в клуб. А ещё куплю протезы и буду снова ходить. А пока что я в клетке. Когда мне скажут, что я невиновен, я найду себе девушку.
– В чём невиновен?
– В смерти товарищей. В том, что пошёл в армию, хотя родители не хотели. А всё тогда, на сборах… Мне было шестнадцать, и они заманивали нас гениальной темой: мол, это гуманитарные операции, а вовсе не военные действия. Я был первым учеником в классе, представляешь? И всё бросил ради службы. Хотел быть как тот счастливый парень с их ролика, который обнимает только что спасённого сомалийского малыша, ну и прочая хрень. Я записался, и первые годы так и было, а потом – бах, война. К гуманитарным операциям вернёмся попозже… В итоге в первый же раз, как туда отправили, я всё запорол.
– Виноват же Шегуб, а не ты.
– Так я сказал родителям. Виноват генерал… он должен был предвидеть, что мы идём прямо в ловушку. Но в то же время, когда в нас стали стрелять, я мог среагировать по-другому. Я мог… не знаю. Понимаешь, я по сто тысяч раз прокручиваю всё в голове и думаю, что мог отдать другие приказы, найти какой-то выход. Действовать иначе.
– Ты ведь не ожидал.
– Да, но если ты настоящий командир… Исполнять приказы каждый может, а вот действовать, когда случилось что-то непредвиденное, – это тебя и отличает от остальных.
Мы молча сидим, греясь друг от друга. Уже просто болтаем обо всём. Он очень откровенен, говорит, что благодарен за «то, что мы делаем для Хакимы». А что мы такого делаем? Ну, что мы заботимся о ней, что стали ей друзьями. Она ведь тоже, знаешь, стала моей подругой, и это тоже мило с её стороны. У тебя раньше не было подруг? – спрашивает Кадер. Нет. По крайней мере, никого, с кем стоило бы целую неделю крутить педали бок о бок.
– Йу-у-ху! Вот и бы! – кричит нам Астрид, приближаясь с шоколадными булочками и журналом «ИнРокс». – Кадеру полегчало, Бирей? Ты сделала ему бассаж плеча?
Передовица «ИнРокс» посвящена «Индокитаю». Астрид громко читает нам всю статью, чтобы мы прониклись монументальностью этой группы (точнее, бодубедтальдостью).
И мы едем дальше.
Где-то рядом аэропорт, судя по оглушительному рёву самолётов. Поскольку мой верный навигатор усоп, я решаю, что это международный аэропорт Шарль де Голль. Солнце возражает: Орли.
Астрид:
– Да ваб-то какая раздица? Дам дет дикакого дела до аэропорта!
Хакима:
– Да, неважно какой, уши всё равно глохнут.
Наконец, в половине девятого, когда река уже чёрная, а деревья проглотили всех птиц:
– Выше нос, ребята! Въезжаем в Шуази.
И похоже, кому-то мы здесь всё-таки интересны.
* * *
– Давайте, сможете продавать колбаски в саду мэрии!
Мэрия – красивое здание, немного напоминающее замок из лего. В саду лужайки, фонтан и – только сегодня и только для нас – духовой оркестр, сцена и толпы шуазинцев и шуазинок.
– О нет, – ворчит Хакима, – снова программа в мирейском духе, осмотр всего города с экскурсией по историческим местам…
Но нет, госпожа мэр задумала довольно непринуждённый вечер. После торговли колбасками мы слушаем оркестр на свежем воздухе, болтаем с людьми. Местная молодёжь устраивает рэп-батл на сцене, и я чувствую себя немного подавленно, потому что тоже хотела бы уметь писать так, жёстко и умно, серьёзные тексты про жизнь, про политику, но всё моё бурк-ан-бресское существование – это мы с мамой, Филипп Дюмон и кот Колобулька.
Я сказала это одному из батлеров, Зимо, здоровенному парню, который читал про свою жизнь, что кружит, считая этажи бетонных башен, где он пашет, натирая стёкла, вечный ритм платформа – вокзал, электричка Шуази – Париж, потом назад, вагон битком, всюду пот течёт с лиц простых людей с глазами убийц, потому что жара и стаи офисных крыс дохнут в вагонах, грязных, тесных, где нет места расправить плечи, когда ты высок, но потолок слишком низко, и он, пока едет вагон, вспоминает о том, что видно с бетонных высот: облака глядят из окон-сот с тоской, а внизу люди-букашки снуют между башнями корпораций, вот она, Франция? И сквозь стёкла в слёзных подтёках он видит залы собраний, цифры с шестью нулями, когда сам батрачишь за двадцатку часами…
– Эх, Зимо, вот я бы не смогла сказать ничего такого, потому что это было бы сплошное враньё: мне живётся легко, всё зашибись, и ничего у меня не происходит, только глажу кота Колобульку, и всё.
Он смеётся:
– Погоди, тебе сколько, пятнадцать? Даже будь у тебя что сказать, ты бы нормально не сказала. Это рано, для серьёзных слов нужна зрелость. Я вижу пацанов твоего возраста, как они пытаются батлить, но всё, что могут, – это глупости про секс, хотя ни разу ни с кем не спали, или про тюрьму, когда в жизни не взорвали и петарды.
Солнце подключается:
– Ты будешь писать что-то юморное, Мирей. Напишешь так, что все обхохочутся. Это твоё.
– Я бы с радостью, но не могу, – отвечаю я грустно. – Я хочу Нобелевскую по литературе, а юморным писателям её не дают.
– Зачем тебе Нобелевка?
– Чтобы на вручении не упомянуть биологического отца.
– А, понятно, – говорят Солнце и Зимо, оба явно уважают моё намерение.
Вдруг к нам подходит женщина лет сорока:
– Привет, я Валери… но возможно, вы знаете меня под псевдонимом Симоны де Гуж? Фемблогерки?
– Да ладдо! – восклицает Астрид. – Вы – Сибода де Гуж?
– Ну да, а что?
– Э-э, до у вас де…
– Что?
– Ду, у вас стрижка де под бальчика!
– Верное наблюдение, – улыбается Валери/Симона де Гуж.
– И вы де лесбиядка?
– Эм-м, вообще-то не обязательно быть лесбиянкой, чтобы быть феминисткой. Как и коротко стричься, чтобы быть лесбиянкой…
