– О, искусительница… Теперь я смогу думать лишь о твоем обещании. – Ладонь его словно невзначай скользнула по ее спине, задержавшись на ягодице. – Может, стоит вернуться и сразу приступить к главному блюду?
Элиза кокетливо улыбнулась, хотя сердце ее бешено колотилось. Ах, и она бы с радостью осталась дома, наедине с Хью.
– Боюсь, твои мать и сестры будут разочарованы, – сказала она, чуть задыхаясь.
– А как же с твоим первым обещанием? – спросил Хью и тут же добавил: – Я буду требовать обещанный танец.
– Я всегда держу слово, – с улыбкой ответила Элиза.
Монтгомери давали бал в арендованном для этого целом этаже здания Гильдий. Денег Монтгомери не жалели, поскольку бал был устроен в ознаменование помолвки их дочери с наследником герцога Уорнфорда. Собрался весь свет лондонского общества, и все вокруг сверкало позолотой, ослепляя непривычную к столь откровенной демонстрации роскоши Элизу. Она искала глазами Джорджиану, но, к своему огорчению, не находила ее. Элиза почти никого здесь не знала, и ей совсем не хотелось простоять весь вечер у стены. А с Джорджианой она могла бы хоть поговорить…
Но стоять у стены Элизе не пришлось. Поразительно, но сегодня она была нарасхват. Впрочем, как оказалось, все приглашавшие ее джентльмены были дружны с ее мужем, так что не исключено, что это Хью позаботился о том, чтобы его жена не чувствовала себя лишней на этом празднике жизни. Среди ее партнеров были два графа, один виконт, брат герцога, а также наследник маркиза; до Хью очередь так и не дошла. Элиза заметила, что он в этот вечер не танцевал, – разве что по разу с каждой из сестер.
– А с кем мне танцевать? – ответил он на вопрос жены, который она задала ему во время ужина. – У единственной женщины, которая мне интересна в качестве партнерши, каждый танец уже обещан.
– Но я танцевала только с твоими друзьями. Ты в любой момент мог взять инициативу в свои руки, – резонно возразила Элизабет.
– Друзья, говоришь? Коварные злодеи, а не друзья. Я чуть было не вызвал Фэрфилда на дуэль из-за того, что он бессовестно пожирал тебя глазами.
Элиза с улыбкой пожала плечами. Ни один мужчина (и Роберт Фэрфилд не исключение) никогда не смотрел на нее с вожделением, так что Хью либо дурачился, либо – без всяких на то оснований – ее ревновал. Но как же приятно было бы сознавать, что ее муж испытывал чувство ревности. Не устояв перед искушением, Элиза решила еще немного подразнить его.
– Надеюсь, ты этого не сделаешь, потому что я пообещала Роберту еще один танец после ужина.
– Ничего, он переживет, если ты ему откажешь. Я хочу танцевать с тобой, – заявил Хью, обжигая ее взглядом, полным нестерпимого желания.
Элизу бросило в жар.
– Ах, Хью… – пробормотала она.
– Да, я этого хочу! – заявил муж. – И хочу, чтобы ты повторяла мое имя всю ночь напролет, – добавил он шепотом, когда они возвращались в бальный зал. – Я хочу слышать твои сладострастные стоны. Хочу, чтобы ты выкрикивала мое имя в экстазе…
– Хью, прекрати! – Густо покраснев, Элиза ткнула мужа в бок веером.
– Вот этого слова я точно от тебя не услышу, когда уложу наконец в постель, – бархатным шепотом искушенного соблазнителя проговорил Хью.
Граф ни в чем не знал от жены отказа. Она готова была на все – лишь бы он не стал искать удовлетворения в других местах. Она должна была чувствовать, что нужна ему, что он хотел ее, вожделел ее, восхищался ею. И сейчас, танцуя с другим мужчиной и улыбаясь своему партнеру, она будет думать лишь о своем муже. Она будет представлять, как тот станет ублажать ее, когда они вернутся домой.
– Не знаю, как я переживу еще один танец, – тихо пробормотала Элиза.
– Не беспокойся, тебе повезло, ведь твоим следующим партнером буду я.
Хью смерил шедшего к Элизе лорда Харрингтона таким взглядом, что тому оставалось лишь одно – развернуться и уйти.
Элиза нахмурилась. Она привыкла жить по правилам, а правила хорошего тона запрещали вести себя так, как вел себя ее муж.
– Хью, что ты себе позволяешь? – Элиза округлила глаза.
Но муж как ни в чем не бывало взял ее под руку и повел танцевать.
– Я обнаружил, что мне не нравится делить свою жену с другими мужчинами, – сообщил он.
– Но это же просто танец, – резонно возразила Элиза.
Музыканты тем временем настраивали инструменты. Хью привлек жену к себе – следующий танец был вальс.
– Нет, не просто танец, – с неожиданной серьезностью ответил он. – Это шанс почувствовать, как ты двигаешься в моих объятиях, и получить ни с чем не сравнимое наслаждение. И еще это шанс показать всему Лондону, как мне повезло с женой. И, наконец, это прекрасная возможность порадовать тебя, потому что я знаю, что ты очень любишь танцевать, а более умелого и чуткого партнера, чем я, тебе не найти. И я ни за что не упущу столько замечательных возможностей.
Элиза просияла. В этот момент она любила мужа так, как, кажется, никто никогда никого не любил.
– Ты прав, такое упускать нельзя, – прошептала она, глядя ему в глаза.
Тут наконец раздались звуки вальса. Танцуя, Хью крепко прижимал к себе жену, не считаясь с приличиями, и она парила над полом в его объятиях, глядя ему в лицо. На губах же его играла так хорошо ей знакомая многообещающая улыбка… И сейчас им обоим казалось, что в огромном бальном зале не было никого, кроме них двоих.
– Ты знаешь, я влюбилась в тебя как раз тогда, когда первый раз танцевала с тобой, – робко призналась Элиза.
– Да? Хм… помню. Дело было на балу у Тейнов, верно?
Элиза кивнула.
– Да, там. И меня никто, кроме тебя, тогда не приглашал танцевать. – Господи, зачем она это сказала? Увы, признание это прозвучало слишком уж сентиментально и жалко. – Мы с папой никого там не знали, – поспешно добавила Элиза. – Я тогда думала, что весь вечер простою у стены, пока не появился ты.
Хью стиснул зубы.
– Поверь, такое больше не повторится! Негоже тебе стоять в сторонке, когда другие танцуют!
– Я ничего против не имела, – с улыбкой сказала Элиза. – По правде говоря, я и не хотела танцевать ни с кем, кроме тебя.
– Ни с кем? Точно? – Хью расплылся в улыбке.
Элиза снова кивнула.
– Да, ни с кем. Видишь ли, во время моего первого сезона мне довелось потанцевать со многими джентльменами, но я очень быстро поняла, зачем они меня приглашали. И потом, когда я все поняла, стоять у стены мне было куда приятнее, чем танцевать.
Когда-то она даже представить не могла, что сможет признаться в том, что всех тех, кто пытался за ней ухаживать, интересовало лишь ее богатое приданое. Но сейчас, говоря об этом, Элиза не чувствовала себя ущербной. Не зря говорят, что ночь чернее всего перед рассветом. И в ее жизни с рассветом все изменилось. И если то осознание своей отверженности, униженности и никчемности было платой за ее теперешнее счастье, то выходит, что счастье ей досталось почти что даром.
