Кроме того, японцы предпринимали усилия по привлечению тех специалистов, в услугах которых они были сами заинтересованы. Хорошим примером подобных усилий может послужить история переселения китайского монаха Гандзин (см. главу «Политическая история»). Однако при ограниченном количестве контактов с материком целенаправленное приглашение специалистов с континента было скорее исключением, чем правилом.
Проявляя неоспоримый интерес к материковому опыту (в первую очередь — китайскому), моделируя государственное строительство по китайскому образцу, японцы делали это прежде всею с помощью письменной информации и — поначалу — в значительной степени руками уже готовых кадров из Китая и Кореи.
В этом историческом опыте заложены стереотипы культурно-исторического поведения японцев на протяжении почти всего последующего исторического периода: мудрость приращивается, прежде всего, письменным словом; не столько самим искать контактов с внешним миром, сколько ожидать, когда этот внешний мир откроет тебя. В то время как, начиная с IX в. китайские торговцы значительно активизировали свою деятельность, включив в нее и Японию, в самой Японии стал действовать запрет на посылку на материк частных торговых судов. Такая же ситуация сложилась и с прибытием в XVI в. в Японию португальских торговцев: именно они, а не японские купцы взяли на себя ответственность за морские перевозки. Крайне немногочисленные, приближающиеся к нулю контакты Японии с внешним миром в период Токугава также соответствуют этой модели: японцы были готовы изредка принимать иностранные суда, но не посылать свои.
Оценивая в целом характер связей Японии с внешним миром, следует отметить, что, помимо решения задач по повышению собственного престижа (как в собственных глазах, так и в глазах зарубежья), обмен между Японией и материком осуществлялся, прежде всего, в информационной, а не товарной сфере (товарный обмен ограничивался предметами роскоши). Японцев значительно больше интересовали идеи (в особенности это касается науки управления государством), технологические know-how, а не готовые к употреблению продукты. При этом их интерес практически исчерпывался Китаем, Кореей и Бохай. Достаточно отметить, что первая попытка непосредственного проникновения на родину буддизма — Индию — была предпринята лишь во второй половине IX в. (путешествие туда сына императора Хэйдзэй, принца Такаока, которое завершилось его смертью в пути).
Японский архипелаг.
«Внешний мир», о котором говорилось выше, лежал за морем. Но существовал и сухопутный внешний мир, расположенный на самом архипелаге. Это были, во-первых, племена юга Кюсю и прилежащих к нему островов («южные варвары» — хаято) и, во-вторых, племена на севере Хонсю, имеющие в японских источниках обобщенное уничижительное название эмиси («креветочные восточные варвары», предки айнов). И те и другие всячески противодействовали включению их в число подданных государя Японии.
Хаято были покорены сравнительно рано (непокоренные хаято именуются в «Кодзики» и «Нихон сёки» племенами кумасо), хотя их интеграция продолжалась в течение всего VIII в. Часть хаято была переселена в Центральную Японию (район Кинай и соседние провинции), и в середине VII в. они выступали в качестве охранников царских владений (миякэ). В период Нара они занимались производством в столице бамбуковых изделий, входили в охрану государя. Во время выездов императора они сопровождали его и лаяли по-собачьи, что должно было показать их преданность и навести ужас на врагов. Хаято на Кюсю активно противодействовали введению там надельной системы землепользования. Но жестоко подавленные восстания хаято в 713 и 720 гг. стали фактически последними их выступлениями против господства центрального правительства, после чего его отношения с обитателями южного Кюсю перешли в политическую и экономическую плоскость. Этапами подчинения хаято было создание на Кюсю провинций Сацума и Оосуми в начале VIII в. и реальное введение надельной системы в 800 г.
Покорение и интеграция эмиси протекали особенно трудно: эмиси не восприняли рисосеяние и весь связанный с ним культурный комплекс — между ними и «японцами» существовали культурные различия стадиального характера (культуры присваивающего и производящего типа). Граница между Японией и не-Японией в начале VIII в. находилась на линии равнины Оосаки (побережье Тихого океана) — граница современных префектур Акита-Ямагата. Несмотря на то что к концу VIII столетия удалось несколько потеснить эмиси к северу, на протяжении всего средневековья граница фактически проходила по реке Коромогава (префектура Иватэ). Определенную роль, конечно, сыграло и то, что эмиси были решительно настроены на защиту своей независимости и весьма неплохо экипированы в военном отношении (обладали конницей и развитым производством вооружения). И хотя имперские амбиции правящей элиты нарской Японии подталкивали к военной экспансии, для остальных обитателей страны эмиси не представляли собой никакого потенциально возможного источника культуросодержащей информации, ибо находились на значительно более низкой стадии развития. Не представляли они особого интереса и с точки зрения земли, которую занимали: там было маловозможно рисосеяние, т. е. интенсивное хозяйствование, к которому склонялись японцы. Окончательное покорение северных племен происходит только при сёгунате Токугава.
Для самоосознания японской правящей элиты было чрезвычайно важно, чтобы на «окраинах империи» находились «дикие» племена, которые признавали бы власть «императора». В этом случае он становился подобен танскому императору. Вот каким обратом фиксирует хронист в записях 715 г. один из фрагментов церемонии встречи Нового года: «Государыня Гэнсё: вышла из дворца Дайгокудэн и приняла новогодние поздравления чиновников. Наследный принц впервые надел церемониальные одежды и выстроился вместе с поздравлявшими. Эмиси из провинций Муцу и Дэва, люди южных островов Амами, Яку, Токуносима преподнесли свои дары. Во время этой церемонии по обе стороны ворот Судзакумон находились барабанщики, флейтисты и конные воины. Употребление гонгов и барабанов во время встречи Нового года ведет свое начало с этих пор» («Сёку нихонги»).
Тем не менее, в VII–VIII вв. Япония, находившаяся под влиянием китайской геополитической модели, еще пыталась проводить на севере Хонсю политику ассимиляции племен эмиси.
Основными составляющими политики Японии по отношению к эмиси были следующие компоненты.
1. Масштабное насильственное переселение на север обитателей Центральной Японии. Документированное их количество составляет, для первой половины VIII в. — более 1800 дворов, для второй половины — более 19 000 дворов. Эти переселенцы были освобождены от несения трудовой повинности (в связи с невозможностью или же малой продуктивностью рисосеяния ирригационные сооружения не возводились), но несли повинность воинскую, поскольку этот регион рассматривался как северная граница Ямато.
2. По отношению к самим эмиси политика состояла из двух компонентов: поощрение тех, кто признавал суверенитет государя Ямато (устройство пиров, раздача подарков, пожалование рангов вождям); карательные операции по отношению к непокорным. Эмиси, признававшие верховенство двора Ямато, были освобождены от налогообложения, но привлекались для строительства административных сооружений, крепостей, а также в качестве пограничных стражей. Вместо принятых в собственно Ямато налогов эмиси доставляли в Нара или же местным чиновникам дань (морская капуста, лошади, шкуры диких зверей), которая имела скорее не экономическое, а символическое значение (выражение покорности).
