Полноформатный цикл деторождения в мифе может быть описан в виде нижеприводимой цепочки. Встреча → ухаживание → соединение → рождение детей → ссора → расставание. Удерживая в поле своего внимания всю эту единую мифологическую цепочку, культура исторического времени дробит ее на составляющие. В значительной степени благодаря этому процессу в более позднее время конституируются отдельные жанры словесности, которые различаются по своим социальным и экзистенциональным функциям.
Кроме хроник, деторождение (выстраивание генеалогического древа) является конституирующим элементом генеалогических списков «Синсэн сёдзироку» (815 г.), которые сыграли огромную роль в японской культуре. Фактор происхождения был чрезвычайно значим для структурирования современного общества, которое рассматривало несоответствие происхождения нынешней ситуации как недопустимое нарушение принципов мироустройства.
Примером может послужить текст «Когосю:и» («Дополнения к древним историям», 807 г.). Пафос этого памятника заключается в том, что род Имибэ оттеснен в настоящее время на второй план другим жреческим родом — Накатоми, несмотря на то что Хиронари является прямым потомком божества Футотама-но Микото, которое наряду с божественным прародителем Накатоми (Ама-но Коянэ-но Микото) сыграло ключевую роль при вызволении Аматэрасу из Небесной пещеры. Этот аргумент был сочтен достаточным для восстановления прав Имибэ при проведении придворных синтоистских ритуалов.
Пространство.
Уже в самых древних памятниках письменности мы наблюдаем ту выдающуюся роль, которую играют топонимы в мифологическом и историческом (квазиисторическом) повествовании. Мифологический рассказ «Кодзики» и «Нихон сёки» лишен абсолютных хронологических привязок, однако уделяет значительное внимание привязкам географическим. Практически каждый эпизод повествования имеет вполне определенные географические координаты (другое дело, что их локализация в настоящий момент не всегда возможна). Так, первый акт творения демиургов Идзанаги и Идзанами состоит в порождении восьми островов Японии, причем каждому острову не только присваивается соответствующее «обычное» мифологическо-географическое имя, но и приводится «другое имя» острова, представляющее собой теоним, т. е. имя божества, пребывающего на острове или же повелевающего им. Получается, таким образом, что и каждый природный объект на этих островах обладает первозданной сакральностью. Первое место в иерархии этой «сакральной топографии» принадлежит, безусловно, горам (их символический заместитель — камни). На протяжении всей истории японской культуры именно горы фигурируют и в качестве наиболее значимого объекта почитания, и в качестве места, обладающего наибольшим потенциалом «чудесного».
Историческое повествование «Кодзики» и «Нихон сёки» огромное внимание уделяют также этимологизации топонимов, в которых отражаются (или якобы отражаются) деяния тех или иных героев рассказа. Частое замечание составителей о том, что в настоящее время то или иное название искажено, т. е. не передает сути происшедшего в давние времена, свидетельствует о том значении, которое они придавали правильности соотнесения топонима и событий сакральной истории.
Помимо мифологическо-летописных сводов, одним из первых памятников письменности, инициированных государством, были также «Фудоки». Содержание указа 713 г. о составлении «Фудоки» может быть суммировано следующим образом. Во-первых, следовало дать благоприятные названия («хорошие иероглифы») деревням и уездам. Имелось в виду установление единообразия в написании топонимов (если раньше топонимам в их японском произношении приписывался графический эквивалент, который мог включать в себя от одного до четырех иероглифов, то теперь предлагалось употребление в названии только двух иероглифов; такая же унификация в отношении названий провинций к этому времени была уже проведена). Во-вторых, предлагалось предоставить сведения об имеющихся в уездах полезных ископаемых, флоре и фауне, о качествах почв и происхождении топонимов, сообщить о древних преданиях и необычайных происшествиях давних времен. Таким образом, ставилась задача по инвентаризации пространства, находящегося под властью государей Японии.
Имеющиеся в нашем распоряжении тексты «Фудоки» позволяют говорить о том, что каждый из текстов, предоставленных управителями провинций, обладает определенными особенностями. В целом, однако, можно утверждать, что их составители уделили наибольшее внимание именно этимологизации топонимов, опиравшейся на мифо-исторический прецедент, а также изложению мифов и преданий, что отражает общую ориентацию местных властей (культуры) на «непрагматический» аспект указа. Так, подавляющее большинство топонимов «Фудоки» объясняется там исходя из мифологических реалий — в этих топонимах в VIII в. еще видели след слов или действий определенного божества или же «исторического» деятеля. Сам ландшафт (и его символическая репрезентация — топоним) представлял, таким образом, некоторую «окаменевшую историю» времен Начала.
В историческое время право на присвоение имен частям пространства переходит к земному заместителю божеств — «императору» (в особенности это касается объектов антропогенного происхождения — регионы, провинции, уезды) или же наиболее прославленным членам правящего рода. Так, в «Хитати-фудоки» рассказывается, что знаменитый в древности принц крови Ямато-такэру «путешествуя вдоль берега моря, достиг проезжей части берега. В это время вблизи морского берега [хама] сушилось много морской капусты (по-местному называется нори). Поэтому-то деревню и назвали Норихама». Нужно иметь в виду, что в данном случае мы приводим лишь наиболее парадоксальный пример: само повествование не дает никаких непосредственных оснований для установления связи между топонимом и Ямато-такэру (сам он не давал название этой местности, и названа она не в его честь). Тем не менее, источник такую связь обнаруживает, что свидетельствует о наличии в сознании культуры устойчивой связи между антропонимом члена правящего рода (самого правителя, заместителя божества) и географическим названием. Не подлежит ни какому сомнению, что возникновение топонима имеет более раннее происхождение, чем вышеприведенная легенда (эта, равно как и другие этимологии «Фудоки», «Кодзики» и «Нихонги», никакой серьезной лингвистической критики не выдерживают). Также несомненно, что система культурных ценностей раннеяпонского государства такую связь всячески приветствовала.
Существует и другой аспект указа 713 г., связанного с переименованиями. Несомненно, что сам акт переименования в соответствии с повелением государя обладал и вполне символическим смыслом. Он означал, что местные управители и божества изъявляют свою покорность государю. Чрезвычайно показательно, что провинция Идзумо, известная своей независимой от собственно Ямато мифологической традицией, фактически отказалась повиноваться этому указу, предпочтя оставить написание топонимов без изменения, ибо это означало бы драматическое изменение всего локального космоса и разрушение связки миф-топоним.
Обилие топонимов заметно и в раннепоэтических текстах, которые, естественно, несут в себе древний пласт магического (мифологического) потенциала. Так, в «Манъё:сю:» большинство стихотворений (в особенности ранних) не может обойтись без упоминания того или иного топонима (если его нет в тексте собственно стихотворения, он очень часто содержится в прозаическом пояснении к стихотворению). Складывается впечатление, что именно топоним является одним из основных элементов «несущей» конструкции поэтического произведения.
