3) Запросы одного ведомства по отношению к другому о доставке какого-либо товара (груза, продукта).
4) Послания, сопровождающие отправку груза в ответ на запрос.
5) Послания, удостоверяющие получение груза.
6) Разрешения на вывоз груза через ворота столичного дворца или же другого пункта проверки (заставы).
7) Удостоверения о прохождении груза через ворота дворца или же другого пункта проверки (заставы).
8) Объявления, выставляемые на дорогах (о розыске вора, пропаже ребенка или домашнего скота).
Таким образом, подавляющее большинство этого вида моккан («сообщений») связано с перемещением грузов или людей.
Кроме того, имеются тексты на моккан, использовавшиеся в процессе обучения (выдержки из произведений китайской философской мысли, изящной словесности, выписки из японских законодательных сводов, «домашние задания» по иероглифике и т. д.). К настоящему времени идентифицированы моккан, содержащие отрывки из «Цяньцзывэнь» («Текст в тысячу иероглифов», который использовался в процессе школьного обучения во всех странах, где получила распространение китайская письменность), «Луньюй», «Лаоцзы», «Вэнь-сюань» (литературно-поэтическая антология, составленная в VI в.), сборник сочинений VII в., представленных китайскими чиновниками во время проведения конкурсных экзаменов на занятие должности, и некоторые другие тексты, традиционно использовавшиеся в Китае в качестве учебных пособий. Особый интерес представляют находки с фрагментами японских законодательных сводов VIII в., что свидетельствует об их реальном участи в информационном обороте. Кроме того, обнаружены моккан, на которых низкоранговые чиновники повторно переписывали уже готовые документы делопроизводства. Это показывает, что обучение чиновников осуществлялось не только с помощью произведений китайской классики и японских законодательных сводов, но и с помощью документов текущего делопроизводства. «Учебные» моккан найдены не только в столицах, но и на периферии государства, что свидетельствует о достаточно широком проникновении письменности в среду не только столичного, но и провинциального чиновничества. Только при этом условии мог успешно функционировать государственный аппарат Японии VII–VIII столетий, производивший впечатляющий объем письменной информации (об объеме письменной информации см. главу «Государство и информационные процессы»).
Моккан представляют собой особую историческую ценность, поскольку они не были предназначены для длительного публичного функционирования (наиболее типичные места их находок — древние помойки, водосточные канавы) и потому не являлись продуктом целенаправленного редактирования, подчиненного определенным идеологическим задачам, с неизбежно возникающими в таком случае искажениями (вся документация, считавшаяся государством важной и предназначавшаяся для длительного хранения, переписывалась на бумагу). Места находок моккан локализуются главным образом возле императорского дворца, усадеб аристократов, наиболее крупных буддийских храмов, рынков, государственных учреждений в провинции.
Открытие моккан позволило разрешить некоторые частные проблемы, представлявшие в течение длительного времени предмет для дискуссий. Так, теперь окончательно признаны необоснованными данные «Нихон сёки» о существовании уездов до 670 г. — эта административная единица была образована только в начале VIII в. вместе с введением в силу законодательного свода «Тайхо: рицурё:» (701 г.), — моккан не употребляют этого термина до обнародования свода. Поскольку датировки на моккан не используют девизов правления вплоть до начала VIII в., зафиксированные в «Нихон сёки» девизы VII в. считаются теперь большинством исследователей фиктивными. Данные моккан позволили также сделать заключение о существовании в VII в. таких должностей в государственном аппарате, о которых нам было неизвестно ранее. Кроме того, моккан позволил и намного лучше представить себе реально функционировавшую налоговую систему, проследить пути прохождения товарных потоков.
Пик использования моккан приходится на VIII в. Вместе с ослаблением централизованного государства и удешевлением бумаги их использование в государственных учреждениях практически прекращается.
Мифологическо-летописные своды «Кодзики» и «Нихон сёки».
В функционировании письменности применительно к государственным нуждам можно выделить два аспекта: синхронный и диахронный. К синхронному относится информация на моккан, регистрирующая реалии экономической и социальной жизни государства, а также активная законотворческая деятельность («автопортрет государства»), к диахронному — мифологическо-летописные своды («автобиография государства»).
Во втором случае «государство» понимается главным образом как совокупность взаимоотношений между несколькими наиболее влиятельными родами, чье прошлое и является объектом рассмотрения мифологическо-летописных сводов. В выборе именно этого объекта описания состоят принципиальные ограничения, изначально присущие официальным хроникам, представляющим собой определенный идеологический конструкт.
Стремление приобщиться к настоящей «цивилизации» (которая однозначно ассоциировалась с Китаем) диктовало потребность в соответствующем письменно закрепленном оформлении государственности, реализованном в последовательном составлении законодательных сводов и исторических летописей.
Как и в любой другой культуре, обращение к истории служило для двора (впоследствии — для страны и этноса) средством самоидентификации. Каждое событие прошлого в силу его принципиальной уникальности и неповторимости «работает» именно в этом направлении. Поэтому время составления мифологическо-исторических сводов совершенно не случайно совпадает с фактическим переименованием страны. Если до VIII в. японцы называли свою страну «Ямато» (видимо, название племени, на основе которого и сформировалась ранняя государственность, или же топоним в Центральной Японии), то в 702 г. мы впервые встречаемся с термином «Япония» — «Нихон» («Ниппон»), что буквально означает «Присолнечная [страна]» (о переименовании страны подробно см. главу «Формирование общегосударственной идеологии»).
Первым из полностью дошедших до нас сочинений «исторического» свойства является «Кодзики». По тексту этого памятника хорошо видно, что официальная история понималась прежде всего как история государства, персонифицировавшегося в истории правящего, а также других могущественных родов.
Установление права контроля над прошлым дается государству с большим напряжением. Это связано с тем, что к моменту составления мифологическо-летописных сводов уже существовала достаточно развитая (по преимуществу устная) «историческая» традиция.
Разумеется, это не была «история» в государственном толковании: под «историей» в этом случае понималось «бывшее», имеющее отношение к происхождению того или иного конкретного рода. И чем более древним оно являлось, тем более прочными позициями должны были обладать его представители в современной социальной структуре. Именно поэтому информационная пирамида «Кодзики» имеет своим основанием прошлое — описание событий «ближней истории» ограничивается генеалогическим древом правящего дома.
