Таким образом, идеологический контроль над прошлым приравнивался к контролю над настоящим, а время осознавалось как континуум, имеющий неодинаковую ценность в различных своих отрезках. Следствием такой ценностной ориентации стало стремление государства монополизировать контроль над прошлым, т. е. миром предков. Поэтому «историческая дисциплина» в Японии всегда была через культ предков накрепко связана с синтоизмом.
Эпоху Нара, когда создавались мифологическо-исторические своды, сточки зрения общей направленности мысли вполне можно определить как время господства исторического сознания. Свод «Кодзики» был первым, но далеко не последним сочинением такого рода. Практически все имеющиеся в нашем распоряжении нарративные прозаические тексты этой эпохи можно квалифицировать как исторические, т. е. такие, где хронологическая последовательность является основным структурообразующим принципом построения текста. Всякий объект описания рассматривался во временном аспекте, а те явления, которые в историческом свете отразить было невозможно, не становились, как правило, объектом изображения.
В период составления «Кодзики» устная передача историко-генеалогической информации сосуществовала с письменной. Первый нарративный памятник еще в полной мере несет на себе печать дописьменной культуры — сама письменность в нем выступает не только как инструмент порождения нового текста, но и как средство фиксации текстов, уже сложившихся в устной традиции.
В предисловии к «Кодзики» сообщается, что после кровопролитной междоусобицы трон занял Тэмму, а состав правящих кругов претерпел существенные изменения, в связи с чем возникла необходимость пересмотра уже сложившихся представлений о вкладе тех или иных родов в «историю». Составитель «Кодзики», чиновник 4-го ранга Ооно Ясумаро (?-723), приводит слова государя: «До нашего слуха дошло, что императорские летописи и исконные сказания, кои находятся во владении различных родов, расходятся с правдой и истиной, и к ним примешалось множество лжи и искажений… Посему нам угодно, чтобы были составлены и записаны императорские летописи, распознаны и проверены старинные сказания, устранены заблуждения и установлена истина, чтобы она была поведана грядущему потомству».
С этой целью сказитель Хиэда-но Арэ выучил наизусть бытовавшие мифы и предания, записанные затем с его голоса Ооно Ясумаро на китайском литературном языке — вэньяне.
Итак, побудительным мотивом к составлению «Кодзики», т. е. созданию определенной модели прошлого, послужило желание изгнать ложь и утвердить истину. Каким же образом можно было отличить истинное от ложного, т. е. решить проблему исторической достоверности? В самом тексте «Кодзики» содержатся указания на то, что вопрос о верифицируемости прошлого уже вставал. Так, «император» Ингё:, желая узнать, кто из подданных ложно возводил свое происхождение к богам, а кто — нет, повелел испытуемым опускать руки в кипящую воду. Предполагалось, что истинным потомкам богов эта процедура вреда принести не может.
«Иногда в кипящую воду кладут камушки, и спорящие стороны должны вытаскивать их [голыми руками]. [Считается], что рука виновного будет обварена. Иногда в кувшин запускают змею, и обвиняемому велят вытащить ее. Если он виновен, змея укусит его» (Китайская хроника «Суй-шу» о людях Ва).
Подобное испытание в VIII в. было уже невозможно, равно как была еще невозможна и чисто «литературная» полемика, обращающаяся к рационалистическим доводам. Способом верификации прошлого стала церемония освящения текста, что означало в данном случае соблюдение традиционной процедуры устного порождения текста, т. е. следование определенным ритуальным нормам. В нашем случае это означает, что в обществах с устной традицией передачи сакральной информации сам текст может адекватно функционировать и получает статус священного, лишь будучи транслируем через привычный канал передачи сакральной информации, т. е. сказителя.
Сам Хиэда-но Арэ принадлежал к «цеху» сказителей (катарибэ), которые осуществляли устную передачу сакральной информации.
Повествование «Кодзики» представляет собой рассказ о последовательном появлении на свет божеств (их потомки в мире людей также вносятся в текст памятника), их деяний (анализ содержательной стороны японского мифа см. в главе «Картина мира»). Затем, во втором и третьем свитках, следует описание правлений «императоров» (квазиистория и история), включающее в себя их генеалогию и деяния как их самих, так и основных царедворцев, получающих право на включение в текст лишь в связи с вовлеченностью их в силовое поле истории правящего дома.
Текст «Кодзики» имеет ясно выраженную идеологическую направленность: он призван обосновать легитимность правящей династии («императоры» как прямые потомки богини солнца Аматэрасу), а также справедливость того положения, которое занимали в то время главы других влиятельных родов (в зависимости от того, какую роль играли их божественные предки в обустройстве земли Японии в мифологические времена). Иными словами, задача состояла в том, чтобы создать такую модель прошлого, которая была бы изоморфна социальной структуре настоящего.
Хотя давление развитой китайской исторической традиции заставило составителей «Кодзики» прибегнуть к датировке некоторых событий по общему для Дальнего Востока 60-летнему циклу, обилие генеалогической информации в этом памятнике свидетельствует о том, что японцев того времени более всего заботил счет по поколениям, а не по годам.
Именно «поколение» является в японской традиционной культуре основным квантом времени, причем поколение представляется не столько разъединяющим, сколько объединяющим элементом. В отличие, скажем, от греческой мифологии, где между различными поколениями божеств возникают постоянные конфликты (проблема «отцов и детей» в современном западном обществе), в японской мифологии понятие «поколение» символизирует прежде всего преемственность.
Культ предков в результате наполнился историческим содержанием, позволяя передаваться во времени максимуму возможной информации: время воспринималось прежде всего как процесс преемственности. Оттого и идея революционных преобразований, неизбежно связанных с волевым разрывом связи времен, т. е. поколений, никогда не пользовалась в Японии сколько-нибудь широкой популярностью, отчего японские реформаторы всегда облекали свои новаторские идеи в одежды традиционности, возврата к прошлому. «Обновление Мэйдзи» служит тому наилучшим подтверждением — перевод страны на рельсы современного («западного») экономико-технологического развития принял форму возврата к прошлому, реставрации власти «императора», отодвинутого на второй план при военных правителях — сёгунах.
Хронология первых правителей носит в «Кодзики» полулегендарный характер. Только с середины V в. немногочисленные датировки «Кодзики» начинают более корректно соотноситься с данными корейских и китайских источников и с «Нихон сёки».
Несмотря на большую и заслуженную известность «Кодзики» как в современной Японии, так и на Западе в качестве «первого» нарративного памятника, следует иметь в виду, что в древней и средневековой Японии он практически не был известен. Его открытие связано с активной филологической деятельностью ученых школы «национального учения» (кокугаку) XVII–XVIII вв., явившихся первыми комментаторами «Кодзики». До этого времени памятник был выведен из сферы реального интеллектуального и религиозного опыта. Самый ранний список свода датируется 1373 г., до этого времени его название не упоминается и в других источниках. Таким образом, приходится признать, что, хотя текст «Кодзики» отражает многие реалии картины мира древних японцев, непосредственное влияние его на последующую традицию оказалось в лучшем случае ограниченным. Поэтому вопрос о практическом функционировании памятника является чрезвычайно сложным.
