Тщательный текстологический анализ «Нихон сёки» показывает, что наибольшее непосредственное влияние на составителей памятника оказали династийные хроники, отражающие реалии ханьского времени (видимо, сказалась определенная стадиальная близость государства эпохи Хань, 206 г. до н. э. — 220 г. н. э., и Японии VII–VIII вв.). Однако в «Нихон сёки» абсолютно господствует погодный принцип изложения — отсутствуют такие обязательные после Сыма Цяня разделы династийных хроник, как «Трактаты» и «Жизнеописания». Фактически подход составителей «Нихон сёки» (как и более поздних японских хроник) сочетает в себе китайскую традицию погодной летописи с разделами (за исключением, пожалуй, «Хронологических таблиц»), на которые разбил свое повествование Сыма Цянь, но в Японии соответствующие сведения оказываются вплетенными в ткань погодного повествования. Это говорит прежде всего о том, что любой принцип организации информации, кроме хронологического, был в это время японцам чужд или же интеллектуально недоступен (единственное исключение — «предварительные записи» «Нихон сёки», предшествующие каждому правлению, где по преимуществу излагаются генеалогические сведения, касающиеся правителя, и обстоятельства его восхождения на трон). В сущности, здесь очень много от мифологии, от повествовательного творчества вообще с его устной передачей традиции, где главным элементом, цементирующим повествование, является последовательность некоторых действий его героев. Способность же к тематической организации исторического материала была продемонстрирована японцами только позднее. Видимо, подобно эмбриону, человеческое общество и сознание не в состоянии «перепрыгнуть» через определенный этап — оно должно пройти «нормальный» путь развития, хотя, под влиянием внешних обстоятельств, он и может быть несколько короче.
В настоящее время исследователями выделяется по меньшей мере семь типов источников, которые послужили основой (подготовительными материалами) для составления «Нихон сёки»: 1. Предания правящего дома (мифы, имена правителей, генеалогия, важнейшие события правлений). 2. Аналогичные сведения, касающиеся других влиятельных родов. 3. Местные предания. 4. Погодные записи правящего дома, которые, вероятно, стали вестись начиная с правления Суйко. 5. Личные записи придворных, касающиеся тех или иных событий. 6. Храмовые буддийские хроники. 7. Корейские и китайские источники.
Особо следует обратить внимание на скрытое цитирование произведений китайской исторической, философской и литературной традиций. Так, только в знаменитом «Уложении семнадцати статей» (604 г., подробно о нем см. в главе «Период Асука») используются цитаты по крайней мере из пятнадцати таких произведений. Подобное «украшательское» использование китайской письменной традиции было призвано сообщить самому своду бо́льшую авторитетность.
Как покатят и исследования японских текстологов, составители «Нихон сёки» наиболее активно использовали 100-томный труд Оуян Сюня «Ивэнь-лэйдзюй» («Изборник изящной словесности», 642 г.), представляющий собой свод литературных образцов — отрывков произведений до-танского времени. Что касается фразеологии эпохи «Шести династий», то еще одним литературным источником для «Нихон сёки» является «Вэнь-сюань» («Литературный изборник») Сяо Туна (501–531). Поэтому всегда следует иметь в виду, что скрытое цитирование в «Нихон сёки» того или иного китайского источника отнюдь не означает, что составители были знакомы с ним непосредственно.
Какова надежность сообщаемой «Нихон сёки» информации (в данном случае мы имеем в виду не мифологическую, а только «историческую» часть повествования)? В самом общем виде на этот вопрос мы отвечаем так: этот памятник представляет собой модель прошлого, исторического процесса, какими они виделись из VIII в., и потому он может быть квалифицирован как сочетание отчета о событиях, имевших место в действительности, и о представлениях, какими эти события могли (должны были) быть.
В связи с этим чрезвычайно актуальной представляется проблема верифицируемости событий, о которых сообщает хроника. К сожалению, подавляющее большинство исследователей предпочитает обходить этот вопрос молчанием. И это понятно, ибо критерии верификации не выработаны и по сей день. Основным из них, по всей вероятности, может являться сопоставление не слишком многочисленных данных, перепроверяемых по корейским и китайским источникам. Если оценивать согласно этому критерию ситуацию в целом, то достоверность сообщений «Нихон сёки» служит предметом для серьезного обсуждения только начиная приблизительно с середины V в. До этого вся хронология носит полулегендарный характер и может рассматриваться по преимуществу как материал для реконструкций исторического сознания начала VIII в.
Слабая вовлеченность Японии в мировой исторический процесс, своеобразие историко-культурной ситуации на Дальнем Востоке — замкнутость Китая прежде всего на собственных проблемах — создают и для более поздних периодов значительные трудности для историка, вынужденного по преимуществу исходить исключительно из представлений японцев о самих себе.
Глава 7
Формирование государства Ямато
Месторасположение «царских» курганов.
Как уже было сказано, центр формирования японской государственности располагался на равнине Нара. Это находит свое выражение и в локализации крупных курганов. Первое из известных нам скоплений крупных курганов регистрируется именно там. В Сики, на юго-востоке этой равнины, у подножия горы Мива расположены шесть «царских» курганов, датируемых рубежом III–IV вв. Гора Мива считалась в синтоизме одной из самых священных, а ее культ относится к числу наиболее древних: сама гора, а не символический заместитель божества (синтай, «тело божества») до сих пор считается сакральным объектом поклонения. Гора Мива неоднократно фигурирует в «Кодзики» и «Нихон сёки», а наиболее популярные предания, связанные с ней, относятся к правлению Судзин (предполагается, что один из курганов этой группы принадлежит ему). Вряд ли подлежит сомнению, что подобная группа курганов была призвана обозначать идею некоторой преемственности власти.
То же самое можно сказать и о следующей группе «царских» курганов IV в. в Саки (северо-западная окраина нынешнего города Нара). В это время главным святилищем Ямато становится, похоже, Исоноками — храм, известный связью с воинскими культами и своей сокровищницей с запасами оружия (управлялась родом Мононобэ), что отражает возросшую территориальную экспансию правителей Ямато (на текстовом уровне это находит свое выражение в преданиях «Кодзики» и «Нихон сёки» о завоевательных походах принца Ямато-такэру и походе в Корею «императрицы» Дзингу:). До сих пор в Исоноками сохраняется древний церемониальный железный меч (поскольку по обеим сторонам клинок имеет по три «отростка», то он называется «семилезвийным» — ситисито:), на котором выгравирована надпись из 61 иероглифа (не все они дешифрованы), утверждающая, что он был изготовлен в Пэкче в 369 г. и подарен правителю Ямато (в «Нихон сёки» имеется запись, что такой меч был подарен Дзингу:). Это является еще одним свидетельством наличия тесных связей между двором Ямато и государствами Корейского полуострова (Ямато поддерживала союзнические отношения с Пэкче в процессе перманентного противостояния этой страны с Когурё и Силла).
