Куни-но мияцуко из провинции Мусаси по имени Касахара-но Атаи Оми спорил со своим родственником Воки по поводу того, кому из них быть куни-но мияцуко. Спор длился многие годы и оставался неразрешенным. Воки обладал жестоким и непослушным нравом. Он был горд и непочтителен. Он тайно отправился за помощью к камицукэ-но кими Вокума, и они уговорились убить Оми. Оми узнал об этом и бежал. Он добрался до столицы и поведал обо всем государю [Анкан]. Государь рассудил, что Оми должен быть назначен куни-но мияцуко. Вокума был казнен. В сердце куни-но мияцуко Оми смешались страх и радость. Он не мог сдержать [своих чувств]. С почтением преподнес он государю четыре миякэ: Ёкону, Татибана, Охохи и Курасу (запись «Нихон сёки» от 534 г.).
Подобная политика подтверждения уже существовавших традиционных властных полномочий проводилась двором и по отношению к более мелким территориальным объединениям (агата) и их предводителям (агата-нуси). Вместе с куни-но мияцуко они выступали в качестве реального партнера центральной власти по управлению страной.
В VI в. правители Ямато еще не оставляли намерения контролировать события на Корейском полуострове с помощью прямого военного вмешательства. Однако все в большей мере курс правящей элиты обращался в сторону строительства внутренней государственной инфраструктуры. Одним из средств, способных обеспечить стабильность власти и культурную гомогенность страны, со второй половины VI в. стал считаться буддизм.
Буддизм и государство.
Буддизм был одной из составляющих того культурного потока, направленного с континента (из Кореи и Китая) в Ямато. В Ямато охотно заимствовались также некоторые конфуцианские и даосские идеи, многие элементы материальной культуры. Однако ни в Корее, ни в Китае буддизм не сыграл той колоссальной исторической роли, которая была уготована ему в Японии. В этом факте отражено, в частности, своеобразие историко-культурной ситуации, которая сложилась на архипелаге на момент формирования там государственности.
Первые достоверные сведения о проникновении буддизма в Японию датируются V в. — именно к этому времени относятся находки пяти бронзовых зеркал с буддийскими изображениями, обнаруженные в курганных захоронениях. Однако, по всей вероятности, эти зеркала присутствуют в погребениях в качестве сокровища и вряд ли могут свидетельствовать об их осмысленно-буддийском применении. Состояние японского общества и культуры еще не позволяли буддизму утвердиться на территории Ямато сколько-нибудь прочно. Но по мере того, как Ямато утрачивало черты родоплеменного союза, возникали и предпосылки для распространения буддизма: это вероучение получило свое начальное распространение в VI в. прежде всего в силу социальных и идеологических обстоятельств и во многом благодаря прямой государственной поддержке.
Здесь следует сказать о синтоизме, поскольку без понимания того, что представлял он собой в это время, невозможно ответить и на вопрос о причинах распространения буддизма в Ямато. Прежде всего мы должны констатировать, что тогда не существовало ни самого термина «синто» (букв. «путь богов»), ни сколько-нибудь оформленного вероучения (поэтому употребление понятия «синто» по отношению к этому времени носит условный характер). Наши знания о раннем «синтоизме» ограничиваются зачастую плохо интерпретируемыми археологическими данными, а также свидетельствами более поздних письменных источников (прежде всего «Кодзики» и «Нихон сёки»). Однако совершенно понятно, что верования местного населения не были систематизированы, письменный канон отсутствовал, пантеон и ритуал не имели унифицированного характера. В самом общем виде синтоистские верования можно подразделить на культ предков (каждое родовое объединение поклонялось своему мифологическому первопредку — удзигами) и культ ландшафтных божеств (каждая гора, роща, река имели свое божество-покровителя). Далеко не все ландшафтные и родовые божества (а значит, и роды, им поклонявшиеся) были включены в постепенно складывавшуюся систему официальных сакральных генеалогий, а многие роды испытывали неудовлетворение по поводу того места, которое занимали в пантеоне их родовые божества. Иными словами, синтоизм с неизбежностью служил носителем децентрализаторских тенденций на этом этапе развитии государственности. Поэтому раннеяпонское государство не находило в синтоизме той идеологической опоры, которая ему требовалась. В этом свете и следует рассматривать интерес, проявленный в Ямато по отношению к буддизму.
В распространении буддизма в первую очередь была заинтересована служилая знать, значительную часть которой составляли иммигранты: эта социальная группа не находила себе места в традиционной структуре родоплеменной аристократии. Местная родоплеменная аристократия, как то нам известно из данных более поздних письменных источников — прежде всего, генеалогических списков «Синсэн сё:дзироку» («Вновь составленные списки о [происхождении] родов», 815 г.), вела свое происхождение от «небесных божеств» (ама-цу ками; божества космогонического цикла, которые родились и действовали на небе) — наиболее древней и влиятельной группы божеств синтоистского пантеона, что в значительной степени предотвращало проникновение новых элементов в замкнутый круг аристократии. Буддизм же, одним из основных концептов которого является идея равенства перед Буддой (вне зависимости от этнической и социальной принадлежности) и личной ответственности за содеянное (именно поэтому он и смог встать в один ряд с другими «мировыми религиями»), создавал совершенно другие «стартовые возможности» для вертикальной мобильности.
Кроме иммигрантов, в принятии буддизма был заинтересован и правящий род. В это время его положение нельзя признать окончательно прочным идеологически — его легитимность основывалась на месте его родового божества (богини солнца Аматэрасу) в синтоистском пантеоне: ведущее место Аматэрасу в нем было, видимо, неочевидно. Ведь общий принцип организации синтоистского пантеона, какой известен нам из «Синсэн сё:дзироку», таков: чем раньше (согласно мифу) это божество появилось на свет, тем более почитаемым оно считалось. Аматэрасу же принадлежит не к «небесным божествам», а к «потомкам небесных божеств» (тэнсон; божества, родившиеся, как правило, на небе, но действовавшие и на земле; «культурные герои», согласно общепринятой классификации). Таким образом, ведущее место, занимаемое Аматэрасу в синтоистском пантеоне, — явление сравнительно позднее и потому оспариваемое. Монотеистичность же буддизма (относительная, разумеется), разработанность концепции чакравартина (добродетельного монарха, покровительствующего буддизму) позволяли правящему дому Ямато подкреплять свою легитимность и противостоять децентрализаторским тенденциям.
С другой стороны, даже самые ревностные покровители буддизма из правящего дома не могли, безусловно, игнорировать стойкую местную традицию. Отсюда — их непоследовательность, половинчатость, компромиссность в проведении «пробуддийской» политики на первых порах.
«Он не верил в Закон Будды» («Нихон сёки» о Бидацу).
«Он верил в Закон Будды и почитал Путь Богов» («Нихон сёки» о Ё:мэй).
«Он почитал Закон Будды и пренебрегал Путем Богов» («Нихон сёки» о Ко:току).
