Дерево всегда составляло основу повседневной жизни всего населения Японии (строительство, многие предметы труда и быта). Камень для строительства почти не использовался ввиду того, что при землетрясениях каменные строения разрушаются легче, чем деревянные. До сих пор, несмотря на стремительную индустриализацию, леса занимают около 70 % территории Японии (т. е. приблизительно ту же площадь, что и горы, на которых они произрастают).
Недостаток земли, пригодной для пастбищ, а также богатые запасы морепродуктов предопределили отсутствие полноформатного животноводческого комплекса, что имело огромные последствия не только для диеты японцев, но и для историко-культурного процесса вообще, поскольку развитый животноводческий комплекс, как известно, с неизбежностью предполагает потребность в новых территориях и провоцирует агрессивность, направленную вовне.
Вся история Японии доказывает, что японцы не желали выходить за пределы архипелага и не прилагали существенных усилий для усовершенствования своих плавательных средств, ибо весь модус их адаптации к вмещающему ландшафту предполагал интенсивные способы хозяйствования, в то время как, например, скотоводческий комплекс Англии (с которой — далеко не всегда корректно — принято сравнивать Японию) буквально выталкивал часть ее населения во внешний мир, провоцировал экспансионистские и пионерские устремления. Японцы же, постоянно расширяя посевы заливного риса, совершенствуя агротехнику и способы рыболовства, достаточно рано (приблизительно с середины VII в.) решительно вступили на интенсивный путь развития. Замкнутости геополитического существования Японии не могла помешать даже исключительная бедность архипелага минеральными ресурсами (собственно говоря, кроме песка, глины, камня, дерева, воды и воздуха Япония не располагает сколько-нибудь значимыми природными непищевыми ресурсами).
Несмотря на бедность непищевыми ресурсами, вплоть до новейшего времени японцы не предпринимали сверхусилий ни в активизации международной торговли, ни в приобретении этих ресурсов насильственным путем, предпочитая довольствоваться тем, чем они располагают; способы хозяйственной адаптации к природным условиям позволили это. Данный этап самоизоляции был прерван лишь во второй половине XIX в. после серьезного знакомства с Западом и началом промышленного развития, что потребовало минеральных ресурсов в том количестве, которое территория Японии обеспечить уже не могла. Отсюда — империалистическая экспансия, начавшаяся после Мэйдзи и закончившаяся полным поражением во Второй мировой войне.
Несовершенство японских кораблей вкупе с отсутствием опыта мореплавания на сколько-нибудь большие расстояния не раз приводили придворных в ужас, как только речь заходила о морском путешествии, и они изобретали всяческие предлоги, чтобы им было дозволено остаться дома.
Чтобы получить представление о том, насколько пассивно относились японцы к внешнему миру, достаточно отметить, что первая попытка непосредственного проникновения на родину одной из основных религий Японии — буддизма — была предпринята лишь во второй половине IX в. (путешествие в Индию сына императора Хэйдзэй принца Такаока, которое завершилось его смертью в пути).
Таким образом, ставшее общим местом утверждение о бедности архипелага ресурсами верно только с существенными оговорками. Длительные периоды автаркического и полуавтаркического существования (сокращение связей с материком в IX–XII вв. и почти полная самоизоляция при сёгунате Токугава, 1603–1867) доказывают, что при сложившемся комплексе хозяйственной адаптации Япония не испытывала потребности в новых территориях, а ее ресурсы были достаточны для обеспечения замкнутого доиндустриального цикла жизнедеятельности. Сложившийся способ хозяйствования мог удовлетворить не только первичные физиологические потребности человека, но и был в состоянии генерировать высокоразвитую культуру, которая невозможна без достаточного уровня прибавочного продукта. И в этом смысле Японию можно квалифицировать не как островное государство, а как маленький материк.
«Наша Япония представляет собой далекую островную страну, находящуюся к востоку от Азии. В прежние времена она не вступала в сношения с другими государствами. Она питалась и одевалась только тем, что порождала ее земля, и не чувствовала ни в чем недостатка. Но с прибытием в годы Канъэй (в 1853 г.) американцев началась торговля с иностранными государствами, и дело дошло до того, что мы сейчас видим перед собой» (Фукудзава Юкити, 1834–1901, пер. Н.И. Конрада).
Тем не менее, недостаток природных минеральных ресурсов (при сравнительной обеспеченности пищевыми) оказывал заметное воздействие на весь стиль жизни и менталитет японцев уже в древности и средневековье (ограничение употребления металла только в самых необходимых областях, постоянное стремление к экономии и миниатюризации, применение трудозатратных и ресурсосберегающих технологий, сравнительно малый имущественный разрыв между социальными «верхами» и «низами»).
Физическая удаленность, изолированность Японии от материка отнюдь не означали неведения японцев относительно происходящего в соседних странах (в первую очередь в Китае и Корее). Контакты осуществлялись постоянно, причем не столько на уровне товарообмена (который ограничивался по преимуществу товарами престижной экономики — предметами роскоши), сколько на уровне идей, know-how, т. е. на уровне информационном. В связи с тем, что количество путешественников на материк никогда не было слишком большим, особенную значимость приобретали письменные каналы распространения информации. Образовательная инфраструктура, созданная государством в VII–VIII вв., претерпевала значительные изменения в своих формах (государственные школы чиновников, домашнее образование, школы при буддийских храмах, частные школы и т. д.). Однако неизменным оставалось одно — престиж письменного слова и повседневное функционирование его в качестве носителя необходимой для существования общества и культуры информации. Уже первые христианские миссионеры, побывавшие в Японии в XVI–XVII вв., отмечали необычайную тягу японцев к учению. И действительно: от этого времени осталось громадное количество письменных документов — включая многочисленные сельскохозяйственные трактаты и дневники, написанные простыми крестьянами.
«Даже несмотря на то, что латынь столь непривычна для них… по своей натуре они настолько способны, искусны, обучаемы и прилежны, что это вызывает удивление, поскольку даже дети находятся в классе по три или четыре часа на своих местах не шелохнувшись, как если бы то были взрослые люди…» (миссионер Алессандро Валиньяно, конец XVI в.)
В первой половине XIX в. степень грамотности японцев практически не отличалась от передовых стран Европы и Америки того времени (40 % среди мужчин и 15 % среди женщин), т. е. информационные процессы еще до прихода европейцев осуществлялись там с большой степенью интенсивности. Высокий общественный статус знания явился одним из ключевых факторов чрезвычайно быстрого приобщения японцев к достижениям Запада.
«Если посмотреть в корень вещей, окажется, что различие в положении людей возникло только оттого, есть ли у человека сила знания или нет, а вовсе не оттого, что так положило Небо… Поэтому… человек от рождения ни знатен, ни низок, ни богач; ни беден. Если он учится и познает вещи, он становится знатным, если нет — становится бедняком, низким» (Фукудзава Юкити, пер. Н.И. Конрада).
