Законодательные своды.
В VIII в. деятельность государства и функционирование общества подчинялись двум законодательным сводам — сначала «Тайхо: рицурё» (701–702 гг.), потом — «Ё:ро: рицурё:» (составлен в 718 г., введен в действие в 757 г.). Текст первого дошел до нас с существенными пробелами, сохранность второго — намного лучше. Отличия их друг от друга, как то обнаруживается при сравнении сохранившихся и реконструированных по более поздним источникам фрагментов, не слишком велики.
Объектом описания как законодательных, так и исторических текстов является государство. Совпадает и субъект описания — в обоих случаях им также является само государство (эти тексты возникают не спонтанно, а по прямому государеву указу). Тем не менее, законодательные и исторические тексты разнятся в своих подходах и задачах. И если законодательство можно признать элементом, объединяющим различные культуры Дальнего Востока (японское законодательство строилось в соответствии с китайским), то исторические сочинения, посвященные отечественной истории, в большей степени выражают специфику национального, становясь действенным инструментом национальной (прежде всего государственной) самоидентификации.
Каждый из сводов состоит из двух основных разделов — рицу и рё: (Тайхо: и Ё:ро: обозначают соответствующие годам составления сводов девизы правлений). Рицу (кит. люй) представляет собой «уголовный кодекс», а рё: (кит. лин) — установления относительно государственно-бюрократического устройства и системы землепользования («гражданский кодекс»). Такая структура повторяет строение китайских законодательств.
Статьи уголовного права сохранились лишь во фрагментах. Дошедшие же до нас статьи рицу однозначно свидетельствуют, что они были почти целиком (с минимальными изменениями) заимствованы из Танского законодательства. Статьи «гражданского кодекса» реконструируются практически полностью.
Подобная структура сохранности законодательных сводов позволяет сделать вывод о неравнозначной ценности рицу и рё: в царской Японии. Законы рё: были действительно «работающими». Организация высокоцентрализованного бюрократического аппарата действительно строилась в значительной степени в соответствии с китайскими образцами, хотя в нее и было внесено немало изменений, призванных обеспечить преемственность по отношению к традиционным структурам власти (так, например, законом не определялся порядок престолонаследования, осуществлявшегося в соответствии с некодифицированными нормами обычного права). Применение же китайского уголовного права столкнулось со значительными трудностями, ибо вступило в конкуренцию с привычными нормами обычного права. Видимо, уже в этот период японцы отдавали предпочтение социальным формам контроля — надзор за исполнением правил поведения осуществлялся прежде всего самим обществом, а не развитой пенитенциарной системой. Эта тенденция хорошо видна и в современной Японии, где общественный порядок поддерживается не столько строгостью наказаний, сколько морально-этическим воспитанием и неприятием всем социумом антиобщественного поведения.
В этой связи чрезвычайно важным является то обстоятельство, что сохранность Танского законодательства демонстрирует обратную тенденцию. Там намного лучше сохранность «уголовного кодекса», чем гражданского, что, видимо, свидетельствует о кардинальных отличиях в системе ценностей и принципов управления. Каждая новая китайская династия начинала с того, что вводила в действие новый уголовный кодекс. В Японии же мы наблюдаем противоположную картину: при введении «Тайхо: рицурё:» сначала был обнародован «гражданский кодекс» (701 г.), а уже затем — «уголовный» (702 г.). Реальное функционирование рицу также имело ряд особенностей, смягчающих предписанные законодательством наказания: показательно, что начиная с 810 г. и вплоть до установления военного сёгунского режима двор неизменно заменял смертную казнь пожизненным заключением или ссылкой (отчасти это, возможно, объясняется страхом перед «неуспокоенным» духом покойного, способного к самым решительным и вредоносным действиям).
Интересный пример представляет собой посмертная судьба знаменитого ученого, поэта и государственного деятеля Сугавара-но Митидзанэ (845–903). Будучи оклеветан, он умер в ссылке на Кюсю. Однако на доминировавший тогда в политической жизни род Фудзивара обрушилось столько внезапных смертей, что эти несчастья были приписаны мести разгневанного духа Митидзанэ. В результате он был полностью оправдан, документы о его изгнании уничтожены, ему вышло посмертное повышение в ранге, он был назначен (опять же посмертно) главным министром, в его честь возвели синтоистское святилище. С тех пор он стал считаться покровителем ученых занятий, а посвященные ему и разбросанные по всей стране храмы являются сегодня чуть ли не самыми посещаемыми. Основной контингент паломников — ученики, студенты, их родители. Что и неудивительно, учитывая испытываемый японцами пиетет по отношению к образованию.
Таким образом, рицу в нарской Японии — это скорее почти ритуальное благопожелание, нежели универсальный фактор формирования социальных отношений. Чрезвычайно показательно, что обнаруженные «учебные» моккан с фрагментами законодательства содержат выдержки только из «гражданского», но не «уголовного» кодекса. Введение же «уголовного кодекса» в текст сводов обусловлено желанием социальной элиты возможно больше походить на эталон цивилизации, т. е. Китай. Однако реальный исторический процесс проходил не совсем в соответствии с законами писаными, и стечением времени мы имеем возможность наблюдать, как все больше из заимствованного постепенно отмирает, не сумев укорениться на чуждой почве. То же самое произошло и с рицу, что практически снимает вопрос об использовании «уголовного кодекса» (его сохранившейся части) в качестве сколько-нибудь надежного источника для непосредственной характеристики реально существовавших социальных отношений.
Что касается рё:, то здесь хорошо заметны усилия японских законников адаптировать китайские установления к сильно отличающимся условиям. Выясняя различия между ними, мы получаем возможность оценить многие важнейшие институциональные параметры японского общества и государства.
Ревизия танского «гражданского кодекса» проходила по следующим основным направлениям.
1. В Японии на самом верху пирамиды власти соподчинение бюрократических институтов было иерархичнее.
2. Возможности вертикальной мобильности были, согласно японскому законодательству, намного ниже. Привилегии, предоставляемые системой «теневых рангов» (онъи; ранг, получаемый детьми аристократов при рождении и конвертируемый в «настоящий» по достижении 21 года), были больше; конкурсные экзамены на занятие чиновничьей должности, сама идея которых была также заимствована из Китая, не имели сколько-нибудь существенного значения (определяющим при занятии вакантной должности было происхождение).
3. Контроль за делами на местах в Японии был фактически отдан на откуп местной знати; в отличие от Китая, где и управители провинций, и управители уездов назначались из центра, в Японии назначению подлежали только управители провинций.
