Поскольку сам Китай не прилагал серьезных усилий для вовлечения Японии в орбиту своего идеологического (да и практического) влияния, диффузия китайского миропонимания происходила либо случайным образом, либо за счет вполне осознанного отбора из богатейшего китайского опыта государственного строительства того, что более всего вписывалось в привычные представления и социальные структуры. Тем не менее, значение китайского влияния, его государственной мысли нельзя переоценить: именно в это время в значительной степени был выработан тот язык описания, которым японская культура пользуется и сегодня. Важнейшей составляющей китайского влияния был китайский язык как таковой, внедрение которого (прежде всего в его письменной форме) в громадной степени способствовало становлению японской письменной культуры. К тому же язык, который сам по себе всегда является носителем важнейших культурных смыслов, не мог не оказывать самого непосредственного влияния на весь модус артикуляции японского миропонимания.
Стандартными текстами, которыми пользовались в японских школах чиновников, были следующие: «Сэндзимон» (кит. «Цяньцзывэнь», «Сочинение в тысячу иероглифов», мнемонический учебный текст протяженностью в тысячу ни разу не повторяющихся знаков, использовавшийся в процессе обучения во всех странах с иероглифической письменностью); «Луньюй» и «Сяоцзы» — записи последователей Конфуция о нем самом и его учениках. Кроме того, в школьном обучении широко использовался сборник образцов классической китайской прозы и поэзии «Вэнь-сюань» Сяо-туна (составлен при династии Южная Лян), материалы которого использовались в экзаменационных работах. Большой популярностью пользовалась также раннетанская поэзия (отчасти потому, что поэзия вообще занимала в раннеяпонской культуре значительное место). Однако среднетанская поэтическая традиция в Японии VIII в. еще не представлена.
Что касается богатейшей китайской классической философской традиции (даже канонической — скажем, хотя бы «Пятикнижия»), то она явно не пользовалась особым успехом. Поскольку в деле обеспечения текстами роль государства (посольств в Китай) была очень значительна, можно предположить, что в определенной мере это было следствием целенаправленного отбора источников письменной информации.
Получается, таким образом, что, несмотря на потенциальную возможность комплексного усвоения китайской картины мира, этого не произошло. В японской мысли этого времени практически не представлены такие основополагающие концепты, как дуализм небо/земля, дао. В социологических построениях отсутствует акцент на наказаниях, характерный для Китая (неравнозначность рицу и рё: в японском законодательстве); целиком проигнорирована идея «мандата Неба»; предоставляемые системой конкурсных экзаменов возможности вертикальной мобильности (Китай) практически полностью заблокированы кровно-родственной структурой общества; достаточным своеобразием отличаются и японские исторические хроники.
Фундаментальное отличие между Японией и Китаем видно по тому, как была воспринята нарским двором система ритуала — ли — существеннейший для Китая компонент политического, идеологического и культурного устройства.
Наибольшая роль в первичном формулировании принципов ли традиционно отводится Конфуцию. Все последующие и весьма многочисленные авторы и «авторские коллективы», занимавшиеся интенсивной разработкой этой проблематики, неизменно апеллируют именно к нему.
Пронизывающая все общественное устройство система ли (первичное значение — «церемониальный сосуд с вином») включала в себя пять основных элементов: 1) цзили (яп. китирэй, «ритуалы счастья») — ритуалы и церемонии, связанные с поклонением предкам; 2) сюнли (яп. кё:рэй, «ритуалы несчастья») — похороны; 3) цзяли (яп. карэй, «обряды радости») — ритуалы совершеннолетия и бракосочетания, т. е. обряды жизненного цикла; 4) биньли (яп. хинрэй, «гостевые ритуалы») — дипломатические отношения; 5) цзюньли (яп. гунрэй) — военные и связанные с войной церемонии, а также практические руководства (вооружение, подготовка войска, маневры).
Первые три типа ритуалов принадлежат к сфере так называемых «домашних обрядов» (которые должны отправлять все члены социума, начиная с «сына Неба» — императора, который, в отличие от Японии, обладал фамильным именем), последние два — к области государственных. Государство при этом рассматривалось как некоторое единство, образованное из отдельных домов-семей. Считалось, что отправление вышеуказанных ритуалов и церемоний способно обеспечить гармоничное состояние как самого государства, так и всех элементов, составляющих это идеальное государство. Законы при этом играли подчиненную и инструментальную роль — оперативного средства поддержания ритуала (а значит, и социума в целом) в должном и дееспособном состоянии.
В сунском и танском Китае именно ли (а отнюдь не законодательство) было основным элементом государственной идеологии, дающим теоретические обоснования природы государства, целей его существования, легитимности правителя. И если императору было дано право фактического пересмотра законодательства в форме указов, то о ли этого сказать нельзя — точно так же, как и все его подданные, он был обязан следовать ритуальному императиву — правилам отправления ритуала (домашнего и государственного — «поклонение Небу»), которые в своей письменной форме существовали отдельно от законодательных сводов и не вносились в их текст. Считаясь «сыном Неба», император был обязан поклоняться Небу в силу своих родственных связей с ним, представительствуя от имени всего населения Поднебесной — «единой семьи».
Что же можно сказать о месте ли в нарской Японии?
Хотя первое упоминание о ритуале (в китайском понимании этого термина) как основе государственности встречается еще в начале VII в. в «Уложении» Сё:току-тайси (что, видимо, является прямым следствием приглашения знатоков «Пятикнижия» из Пэкче в правления Кэйтай и Дзёмэй) и японский придворный церемониал несет в себе многие легко узнаваемые внешние детали китайского придворного обихода (одежда, восход и заход как ограничители рабочего дня, китайские названия построек дворцового комплекса и т. п.), вряд ли можно утверждать, что китайский ритуал был воспринят как системообразующее начало. Чрезвычайно показательно, что, в отличие от законодательных сводов, никаких прямых подражаний ли в Японии не наблюдается.
Из всех пяти разделов ли японцев, судя по всему, раньше всего заинтересовали похоронные ритуалы, т. е. именно та часть обрядовой практики, которая к этому времени уже являлась значимым предметом раннегосударственной объективации (строительство курганов). Но несмотря на определенное влияние китайского погребального ритуала, нашедшего, в частности, свое выражение в регламентирующем похоронные процедуры указе 646 г. (см. главу «Курганный период (кофун)»), в исторической перспективе утверждается все-таки буддийский обряд трупосожжения.
Китайская дипломатическая практика утвердилась лишь в VIII в. Китайский дипломатический протокол включал в себя две основные процедуры: прием послов императором непосредственно в его дворце, где проводился обмен посланиями и дарами, и пир, который тоже устраивал сам император. Традиционный же церемониал Ямато предполагал встречу с иностранными послами представителей родоплеменной аристократии из региона Кинай в «гостевых домах». Начиная с правления Суйко прием посольства может проводиться во дворце правителя (хотя по-прежнему регистрируются и случаи встречи в «гостевом доме»), но первый прием императором иностранных послов датируется лишь 698 г. (встреча Момму с посольством Силла). С тех пор на протяжении всего VIII в. японские правители принимают послов сами.
