Что касается общего соотношения «законов» и «ритуала» в Японии, то необходимо отметить, что там отсутствуют независимые и обладающие самостоятельным значением установления относительно ли, а отдельные положения, попадавшие в сферу компетенции ли в Китае, в Японии были инкорпорированы в тексты самих законодательных сводов. Получается, что правила ритуалов ли являлись для Японии лишь одной из частей законодательства.
Типичный пример представляют собой установления о соблюдении траура: в Китае они входят в ли, а в Японии — являются одним из разделов «гражданского кодекса» (рё:).
Глубокие различия в самой природе миропонимания видны и в реальном функционировании системы надельного землепользования. Поскольку в Китае глубоко укоренилась конфуцианская идея о том, что вся земля в Поднебесной принадлежит «сыну Неба», то и все земельные участки считались надельными, т. е. данными императором в пользование. Это касалось и земли, которая реально не распределялась государством, — целины, освоенной крестьянами. Чрезвычайно быстрая эрозия японского земельного права, предоставление различного рода льгот (в том числе и при освоении целины), переход все большего количеств земельных участков в юридически подтверждаемое с помощью императорских указов частное владение показывают, что одна из основных идей ли о том, что обработка земли возможна лишь на условиях пользования, а не владения, не нашла в Японии оснований для укоренения.
Чрезвычайно показательны различия в подходах и к определению такого фундаментального вопроса, как статус правителя. Скажем, рё: в Китае регламентирует одежду правителя, а в Японии — нет. Местонахождение китайского императора при проведении придворных церемоний четко фиксируется, а в Японии — снова нет. Фигура японского императора вообще фактически выведена за пределы любых письменных законодательных установлений. Не определяется даже такой важнейший для функционирования государства вопрос, как порядок престолонаследования (он был законодательно разрешен только в Японии эпохи Мэйдзи).
Необходимость регламентаций, касающихся императора, в Китае была напрямую связана с местом императора в ритуалах ли — китайский «сын Неба» обладает не только огромными правами, но и обязанностями. Не случайно, что в Танских установлениях относительно ли пункт о праве и обязанности императора почитать Небо идет в первых строках. Если же он по каким-то причинам не справляется со своими обязанностями, то он (или же вся династия в целом) теряет «мандат Неба» и подлежит устранению — идея, которая в Японии принята никогда не была.
Вряд ли было бы уместно допустить, что одежды императора в Японии вообще никак не регламентировались. Однако эти регламентации существовали в устной форме — все, что относилось к статусу сакрального правителя, определению его ритуальных и церемониальных действий, не подпадало под компетенцию письменной культуры и существовало в форме обычного права.
В письменной же форме, т. е. в нарративах «Кодзики» и «Нихон сёки», имплицитно обосновывалась сакральность всей династии, несменяемость ее (но не отдельного правителя). Таким образом, точно так же, как ритуалы ли (содержащие в себе основные принципы легитимизации) были выведены в Китае за пределы законодательства, основной программный документ японского государственного устройства — синтоистский миф — обладал совершенно отдельным и особым статусом. Прецедентный характер мифа и определял многие особенности функционирования не только собственно правящего дома, но и всех других влиятельных родов, японского государства и общества вообще.
В 807 г. глава старинного жреческого рода Имибэ-но Хиронари представил императору Хэйдзэй в качестве докладной записки свою родовую хронику, получившую название «Когосю:и» («Дополнения к древним историям»). Приводя текст мифа, повествующего о сокрытии Аматэрасу в пещере, он особо подчеркивает роль божества-предка Имибэ в вызволении оттуда богини солнца. Это понадобилось ему для того, чтобы обосновать несправедливость существующего положения, когда при отправлении синтоистских ритуалов род Имибэ оказался оттесненным на второй план другим жреческим родом — Накатоми. И этого оказалось достаточно, чтобы наследственные привилегии дома Имибэ были восстановлены.
Еще более яркий пример представляют собой генеалогические списки «Синсэн сё:дзироку», в которых все влиятельные роды (числом 1182), обитавшие в Кинай, были расклассифицированы в зависимости от типа предка, к которому они возводили свое происхождение (потомки императоров, потомки небесных божеств, потомки детей и внуков небесных божеств, потомки земных божеств, потомки иммигрантов). При составлении списков основным первичным источником опять же служил мифологический рассказ. Одной из главных целей «Синсэн сё:дзироку» было желание ограничить влияние в придворной жизни потомков иммигрантов, служилой знати вообще и периферийной аристократии. В исторической перспективе это привело к абсолютной самогерметизации правящего класса (родоплеменной аристократии).
Получается, таким образом, что заимствование китайских общественных установлений было в значительной степени формальным, не носило системообразующего характера и не подрывало основ традиционного социального порядка.
При этом нужно себе отдавать отчет в том, что это очень часто происходило не ввиду недостатка знаний о Китае (хотя полностью исключить этот фактор тоже нельзя), но совершенно осознанно. Заимствовав многие ритуалы танского придворного церемониала (например, празднование Нового года, праздник Танабата), царский двор отказался от такого важнейшего системообразующею ритуала, как почитание императором Неба. Не укоренился и ритуал вспашки императором весеннего поля (хотя образцы ритуальных плугов до сих пор тщательно сохраняются в сокровищнице Сё:со:ин).
Таким образом, заимствовав с достаточной легкостью многие институты и атрибуты китайской государственности (законодательство, летописание, систему «министерств», ранжирования чиновничества и конкурсных экзаменов и т. д.), японская культура, государство и общество придали им совершенно другое содержание.
Глава 17
Япония и внешний мир
Специфика исторического пути Японии не может быть понята без учета ее отношений с внешним миром. При этом следует иметь в виду, что внешнее по отношению к японскому государству пространство следует подразделить, по крайней мере, на две основных зоны: заграничные государства и неподвластные японскому императору племена, обитавшие на самом архипелаге.
Взаимоотношения с материковыми государствами.
Связи с материком осуществлялись морем, и потому, прежде всего мы должны ответить на вопрос, чем же оно было для японской культуры и цивилизации?
Ввиду своей малоосвоенности человеком, море, в отличие от суши, в доиндустриальном обществе — это почти всегда «ничейная земля», и оно не вызывает территориальных конфликтов в такой степени, в какой они случаются на суше. Помимо хозяйственного использования, его значение для древности определяется, прежде всего, его особенностями как некоторой проводящей среды.
