Словом, Володя шел на собеседование, настроившись страдать.
А у Андрея было паршивое настроение.
— Сядь! — рявкнул он, чувствуя, как в висках начинают постукивать молоточки.
Чебушев растерянно сел прямо на пол.
Секунду в кабинете стояла полная тишина. А потом оба расхохотались.
— Ты что, устал? — сочувственно поинтересовался Андрей, хлопая его по плечу.
— Вы меня напугали, — честно признался Чебушев, все еще не вставая.
— Давай на «ты», и хватит паркет протирать, вставай!
Через минуту Володя окончательно освоился и чувствовал себя великолепно, чего нельзя было сказать о хозяине кабинета. Тот тщательно давил свое раздражение и злость на весь мир, вымучивал улыбку и, задавая привычные вопросы кандидату, заставлял себя смотреть ему в глаза. Хотя больше всего Андрею хотелось посмотреть сейчас в глаза сына.
Но Чебушев был совсем юным мальчишкой, чтобы уловить напряженность. Его страстную речь перебила переливчатая телефонная рулада.
— Извини, — машинально бросил Андрей, хватаясь за трубку. — Да?
На том конце провода многозначительно посопели.
— Говорите!
— Пап, это ты? Я тебя не узнал, — признался Степка.
— Ты где? Что случилось? — не сумел сдержать панику Андрей.
Все, все, вот оно, началось. Дрожащий голос сына в телефонной трубке поверг его в ужас. Как они осмелились, гады?!
— Ничего не случилось, — вроде бы удивился Степка, — я просто так звоню. Я соскучился.
Андрей перевел дыхание.
— Я тоже, сынок. Я скоро приеду, хорошо? Ты с мамой?
— Не-а. Я в школе. Я просто так позвонил, — поспешно добавил Степка.
Слишком поспешно. Что-то в его голосе не давало покоя Андрею.
— Ну, пока?
— Ты… — Андрей прокашлялся, — ты в порядке?
— Конечно, па, — рассмеялся Степан, — ну, все, звонок уже, я побежал.
Комолов недоуменно смотрел на трубку, откуда понеслись короткие гудки, похожие на азбуку Морзе. Что это должно означать? Что это означает? Степка и раньше звонил ему на работу. Гудки и раньше были похожи на азбуку Морзе. Люди в его кабинете и раньше, бывало, смотрели недоуменно, исподлобья.
— Ничего, ничего, — сказал Андрей Чебушеву.
Тот кивнул.
— Все в порядке, — убежденно добавил Андрей.
Тот снова кивнул, окончательно растерявшись. Так все хорошо начиналось. Минутное замешательство, и он уже в кресле напротив босса, рассказывает о своей жизни, улыбается, шутит, забыв о работе, просто общается с приятным человеком. И вдруг прямо на его глазах приятный человек превращается в неврастеника, путающего в руках телефонный провод.
Володя вспомнил внезапно толки о несчастной семейной жизни Комолова.
— Андрей Борисович, — начал осторожно Чебушев, — у вас проблемы, да?
— Что?
— Я просто спросил. Может быть, надо чего? Я мог бы…
— Нет, приятель, ничего не надо, — Андрей положил все-таки трубку на место, походил по кабинету, — на чем мы остановились?
Володя откашлялся, приготавливаясь вновь окунуться в атмосферу приятельского радушия. Но Комолов внезапно крупными шагами пересек кабинет и вышел за дверь.
Выражение его лица заставило Володю вздрогнуть. Спустя минуту в кабинет заглянула секретарша и, извинившись, проинформировала, что собеседование с Чебушевым продолжит Вячеслав Иванов — менеджер по персоналу. Звучало солидно. Володя тяжело вздохнул и стал ждать менеджера.
Андрей Комолов в это время на бешеной скорости выезжал на Рижское шоссе.
Он проторчал в пробках часа полтора, нервно кидаясь из ряда в ряд, тыкаясь в узкие переулки, словно слепой кутенок, и снова попадая в гущу машин. Несколько раз он принимался сигналить, но это было лишено всяческого смысла. Тогда он достал телефон и набрал домашний номер.
Все было странно. Начиная с того, что он сбежал с собеседования и едет в три часа дня домой, кончая тем, что даже в подушечках пальцев ощущалось противное нервное покалывание, когда он нажимал кнопки. Он никогда не был истериком и паникером, и от этого еще больше сейчас пугался самого себя.
— Алле, — услышал он голос Дашки.
И что? Сказать ей, что их сына могут украсть? Что нужно спрятаться в подвал и отстреливаться, если что, из берданки?
— Ну, что вы сопите? — доброжелательно поинтересовалась Даша.
Оказывается, он сопел. Оказывается, у нее хорошее настроение сегодня. Андрею пришла в голову дикая мысль плюнуть на все, купить бутылку вина, расставить по всему дому свечи и провести тихий вечер в кругу семьи. Он мысленно повторил это — «в кругу семьи». И, осознавая безнадежность своей затеи, растянул губы в усмешке. Больно надо… Круг давно не круг, а параллелепипед, и они с Дашкой — его разные сторону.
Такая вот геометрия.
— Что надо-то? — не выдержала молчания Дашка.
Она никогда не отличалась терпением. Она могла и ударить. Однажды Андрей приготовился купать маленького Степку и часа два проверял воду, ему казалось, что она то слишком холодна, то слишком горяча. А потом все снова. Дашка ходила вокруг него и вздыхала. Когда Андрей по десятому разу принялся выливать из ванночки воду, Дашка заорала и треснула его полотенцем по башке. Шуточки… Попала нечаянно в глаз, и Андрею, у которого в то время как раз была сессия, пришлось рассказывать на экзаменах не о Трудовом кодексе и Гражданском праве, а о тяжелой семейной жизни.
— Что надо? — повторила дотошная Дашка, не собираясь вешать трубку.
Ничего. И все сразу.
Андрей отключился, открыл окно и закурил. Прямо на него летела серая бесконечность дороги, окаймленная по бокам зелеными деревьями, а сверху прижатая солнечным небом.
Подъехав к дому, он долго сидел в машине, сложив руки на руле.
Ему вдруг пришло в голову, что никто здесь его не ждет, в это время он обычно работал. Да что там, он всегда работал.
Дом за высоким забором манил и пугал. Впрочем, и не дом вовсе, признался себе Андрей, а его хозяйка.
Наверное, сейчас она готовит обед, легкомысленно проигнорировав фартук и косынку, просыпает на свои любимые джинсы крупу, пробует бульон, скептически морщит веснушчатый нос, ругается и смеется, и вслух уговаривает лук не щипать ей глаза, и сдувает со лба надоевшую прядь волос, смешно оттопыривая нижнюю губу. Должно быть, поет. Она всегда поет, когда думает, что осталась одна. Ей кажется, что ее пение никто другой не в силах вынести. Сколько раз Андрей с глуповатой, блаженной улыбкой замирал перед дверью в их общежитскую комнату, застревал в прихожей их съемных квартир, слушая Дашкины песни. Она жутко фальшивила, то сипела, то басила, путала слова и срывалась на высоких нотах до пронзительного писка и хохотала над собой от души. Андрей, притоптывая, громко начинал ей подпевать, и Дашка выбегала к нему навстречу, возмущенно округлив глаза.
