— И я думаю, что это опасно, вахмистр, — ответил Рибо, посматривая на Афзу.
— Карцеры все заперты?
— Никому не уйти, решетки крепкие — я осматривал сегодня. Арестованные в кандалах.
Вахмистр налил стакан и подал его сержанту.
— Выпей, а потом прикажи часовым спрятаться по палаткам. Лучше пусть эти молодцы падут на поле битвы, чем пораженные молнией. Ступай, Рибо…
Сержант выпил стакан, обменялся взглядом с Афзой и вышел.
— Ты довольна? — спросил вахмистр.
— Да, господин.
— И ты думаешь, графу удастся бежать. Или ты с чьей-либо помощью передала ему напильник, чтобы перепилить решетку?
— Я не видала графа и не знала, что он в карцере. Тебе ведь известно, что мы всегда держимся вдали от бледа.
— Как же ты узнала, что он сегодня собирается бежать?
— Я видела сон…
— Ах, бедный магнат! Завтра его прикуют еще крепче! — сказал вахмистр. — Я не верю в сны, красавица.
— А мы, арабы, очень верим.
Снаружи донесся, между громовыми раскатами, звук рожка, дававший часовым сигнал вернуться в блед.
Пошел сильный дождь, ослепительная молния бороздила небо.
Сильные порывы жаркого ветра с юга, проносясь через равнину, ударялись, угрожая сорвать цинковые крыши, о большие навесы, тянувшиеся вокруг бледа.
— Брюхо кита! — повторил свою поговорку вахмистр. — Я так мало верю твоему сну, что хочу пойти увериться, перепилил ли граф свои оковы.
Афза вздрогнула и подвинула под широким рукавом кинжал, данный отцом. Она была страшно бледна.
— Ты уходишь? — спросила она.
— Да. Хочешь пойти со мной?
— Нет. Я подожду тебя здесь.
— Надеюсь, ты сегодня не уйдешь из бледа.
— Нет, если хочешь.
Афза в эту минуту так пристально смотрела на грудь вахмистра, что он спросил:
— На что ты смотришь, Афза?
— На твою медаль.
— Это моя гордость.
— Дай я взгляну поближе.
Афза решительно подошла к вахмистру и взялась за медаль левой рукой.
—Я ее получил за Сенегал. Со временем она поможет мне получить орден Почетного Ле…
Не успел он договорить, как Афза сильно толкнула его в грудь.
Вахмистр стоял в это мгновение перед диваном и упал на него, не ожидая толчка. Он ударился о деревянную спинку и лишился сознания, только успев крикнуть:
— Рибо! Сюда!…
Афза бросилась к двери, где столкнулась с сержантом. Ему сразу все стало ясно.
— Что ты сделала, несчастная? — крикнул он.
— Освободила блед от его палача! — гордо ответила Афза. Страшный удар грома потряс в эту минуту белую казарму. Буря разразилась.
Афза выбежала на плац бледа..
VIII. Бегство
В то время как Афза смело поразила вахмистра, граф и его товарищ, уже извещенные сержантом о близости Хасси аль-Биака с его махари, усердно трудились над своими цепями. Ураган заглушал легкий шум, производимый пилками. Гром грохотал, и молния освещала карцер, позволяя заключенным видеть, какая часть работы уже сделана.
— И из чего только эти цепи? — говорил тосканец, с которого пот катился градом. — А между тем арабские пилки пилят, как будто зубы рыбы-пилы.
— Конечно, не из масла их делают, — ответил граф, трудившийся с не меньшим усердием.
— Ты далеко продвинулся вперед, дружище?
— Ножные уже перепилил.
— А я еще нет. Но ты сильнее меня, и тебе сообщился священный огонь Звезды Атласа; у меня же только моя лихорадка. Никак не могу от нее отвязаться.
— Мы ее пустим гулять по горам Атласа. Увидишь, что там ты поправишься, друг.
— Мы еще не в горах.
— Хасси и Афза ждут.
— В этот ливень? Под открытым небом?
— Ты сомневаешься?
— Немного.
— Стало быть, ты не знаешь арабов.
— Пока сужу по их пилкам. Оказывается, они берут прекрасно… Вот ножные кандалы распилены.
— Принимайся за ручные.
— Чтоб их черт побрал! Жарко, граф. Я точно в огненной печи.
— На воздухе освежишься.
Разговаривая, заключенные не переставали трудиться, отчаянно проводя крошечными пилками по кольцам цепей.
Буря между тем все усиливалась. Отрывистые удары, подобные пушечным выстрелам, следовали один за другим вперемежку с грозными раскатами. Ветер со зловещим воем врывался через решетку и завывал в цинковых крышах бледа.
Работа продолжалась больше часа. Наконец граф вскочил с нар, торжествующе заявляя:
— Свободен!
— Минуты через две, надеюсь, и я кончу, — сказал тосканец.
— Хочешь, я помогу тебе?
— Займись решеткой, граф. Ты силен, точно Аттила, бич Божий, как именовали мои наставники…
В эту минуту сквозь громовые удары и шум дождя они услыхали звук рожка.
— Черт… — начал было тосканец, бледнея.
— Отбой! — сказал граф. — Теперь?… Благо бы еще в восемь часов…
— Что это может значить, граф?
— Не знаю, — отвечал мадьяр, очевидно сильно встревоженный.
— Это, должно быть, сзывают спаги, чтобы отправить нас в Алжир.
— В такую погоду? Нет, это невозможно.
— Однако, вероятно, случилось что-нибудь необыкновенное. Не пожар ли?
— В этот дождь?
— Ну, чтоб передохли все камбалы Средиземного моря и все неудачники-адвокаты вместе с ними! Так зачем же трубят в рожок?
Мадьяр вместо ответа спросил:
— Ты говоришь, тебе осталось совсем немного?
— Восемь—десять раз провести пилкой.
— Налегай вовсю. Я примусь за решетку. Пусть себе трубят, а мы станем готовиться к уходу. Рибо сказал, что Хасси и Афза будут ждать сегодня ночью недалеко от бледа, и что бы ни случилось, мы доберемся до них. Если мы упустим этот случай, другого такого не будет, и мы отправимся почивать под несчастную насыпь в Алжире. За дело, друг.
Он обошел нары и приблизился к окну. У него появилась мысль, что Штейнер недостаточно погнул толстые железные прутья.
Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что бедный венгр напряг все свои могучие мускулы, желая открыть ему путь к свободе.
— Бедняга! — проговорил мадьяр. — Хоть раз в своей отверженной жизни поступил честно. Да будет пухом тебе песок бледа.
