Она повернулась, закусив губу и избегая смотреть Тимофею в глаза, и всё же посмотрела. А, посмотрев, обмерла на месте. Тимофей смотрел на неё совсем не так, как всегда: холодно и покровительственно, словно староста на провинившуюся студентку. В его глазах сейчас была та теплота, что согревает, но не обжигает, робкий костёр на опушке, в котором при желании можно угадать будущий пожар, способный выжечь весь лес и всё живое, а потом, когда уже никого не останется, он пожрёт себя сам.
Лика пребывала в каком-то полусне, она закрыла глаза, чувствуя на своих губах его поцелуй, сначала робкий, потом всё более уверенный и крепкий, терпкий как вино и горький как ядовитый миндаль. Поцелуй захватил её в плен, заковал в кольцо сильных рук, не давал вздохнуть, но подарил свободу от мыслей, планов и ожиданий. Девушка прижалась к мужчине, позволила себя отвести к кровати, в звуке расстёгивающейся молнии на комбинезоне ей послышался сдавленный стон облегчения. Она принимала поцелуи и целовала сама, урывками, еле касаясь губами и прижимаясь щекой к грубой коже его рук, будто благодарила за оказанный приём, словно не имела на него права.
Внезапно, Лика остановилась и прислушалась к себе. Мужчина продолжал целовать её шею, гладить оголённую спину, зарываться в каштановые тугие пряди волос, но она уже не хотела этих выпрошенных ласк. Сколько бы Лика не уговаривала себя, что сейчас всё будет по-другому, в эти мгновения она поняла, как ошибалась. Это снова любовь -утешение, когда один хочет любви, единения душ, а другой просто отвлекается от текущих проблем наиболее простым и древним способом. Это вновь обман, в котором девушка не хотела больше участвовать. Только не в этот раз, только не так!
Лика мягко отстранилась, преодолев сопротивление ничего непонимающего Тимофея, и начала судорожно натягивать комбинезон.
Она понимала, что поступила с ним некрасиво. Этот мужчина был слишком важен для неё, чтобы осесть в его памяти безотказной девушкой, которая оставила после себя лишь зыбкую память о приятно проведённом времени. Снова утешительница и никогда — равная!
Прости, — прошептала она у двери, и торопливо переступила порог, чтобы не дать себе времени вернуться, наплевав на всё, начиная с собственного уважения и заканчивая надеждой. И тогда уже не будет никакого шанса на завтра и послезавтра. Даже если наступит послезавтра.
Лика домчалась, не помня себя, до собственной комнаты и рухнула на кровать, завернувшись в одеяло как в кокон. Её сердце билось в груди и одновременно в горле. Она зарыдала, уткнувшись в мягкую белую ткань, и ей делалось легче с каждым всхлипыванием. Это были не слёзы разочарования, отнюдь, скорее слёзы гордости за себя.
Лика, наконец, поступила так, как хотела сама, она перестала быть орудием чужой воли. Девушка плакала и плакала, пока не обессилела. Незаметно пришёл сон, накрыв сознание чёрным покрывалом.
***
“Любовь”, — повторяла Лика на разные лады: то печально и напевно, то удивлённо, словно спрашивала себя: возможно ли? Разве клоны могут любить?
“Теоретически, это такие же люди”, - твердили все вокруг заученную со школы истину, но никто не верил в неё всерьёз. У клонированных были такие же права, как и у остальных, но их сторонились: под любыми предлогами старались отказать в престижной или просто высококвалифицированной работе, особенно, если та была сопряжена с риском.
Считалось, что они непредсказуемы, а посему непременно принесут неудачу делу, которому взялись служить. Слухи порождали суеверия. И хотя откровенно выражать неприятие “других” было неприлично, но даже угрозами штрафов оказалось невозможно примирить общество, расколовшееся на сторонников и противников клонирования. Тут государство потерпело неудачу.
А всё началось с тех пор, как было доказано, что каждый из клонов обладает особыми способностями, предугадать которые до вступления тестируемого в пору взросления было невозможно. А то, что нельзя спрогнозировать, вызывало недоверие и неприятие. Лика столкнулась с этим впервые в старшей школе, когда даже деньги семьи больше не могли её уберечь от положения изгоя.
Иногда, девушка недоумевала: почему Олимпиада решилась выносить и родить клона, а не родного ребёнка? Проблем со здоровьем она не имела, возможных кандидатов в мужья было хоть отбавляй. Когда Лика спросила об этом мать, уже будучи взрослой, та таинственно улыбнулась и картинно вздохнула, намекнув на несчастливую любовь далёкой юности. Лика, обладавшая даром слышать ложь, сразу поняла: это была неправда, но из тех, в которую с течением времени уверовала даже та, что эту ложь породила.
Анжелика достаточно знала свою мать, чтобы легко найти ответ на этот главный в их жизни вопрос. Олимпиада и её сестра Виктория, воспитанные дедом Лики, специалистом по истории Древнего мира, не просто так получили свои имена: отец хотел видеть их на вершине мира, воспитывал в них дух победы. Жизнь жестоко покарала его за эти эксперименты: одна дочь утонула в результате нелепой случайности, другая выросла с осознанием своей исключительности и всесилия мифических жителей Олимпа.
Липа никого не любила по-настоящему, любовь для неё была средством разнообразить свою жизнь и получить очередную порцию поклонения, без которого эта богиня астробиологии чахла и дурнела характером. Олимпиаду бесила мягкость характера названной дочери. Она просто не захотела делить ребёнка с кем-либо другим, с мужчиной, включая своего отца, и всеми силами пыталась воспитать свою точную копию. Даже имя дала созвучно своему.
Тут у неё вышла промашка: клон оказался совсем не с теми способностями, с какими ожидала Олимпиада. Не было у Лики ни обаяния, ни материнской смелости и чувственности, ни тем более способности достигать своей цели, шагая по головам менее успешных, богатых и родовитых.
Лика росла мечтательницей, с детства девочка любила разглядывать ночное небо, задрав голову, пока шею не начинало ломить от напряжения. Мириады сверкающих точек говорили с ней, обещали рассказать маленькой Анжелике все свои секреты, когда придёт её время.
И оно пришло сегодня.
Лика бросила последний взгляд на свою комнату и, сжав в руке сумку, шагнула за порог, где её уже поджидала заплаканная Варя. Соседка старалась крепиться и вымученно улыбалась, пряча покрасневшие глаза. Она собрала вещи ещё вчера вечером и провела оставшееся время с мужем, Варвара вернулась двадцать минут назад притихшей и с потухшим взглядом.
Лика не стала лезть подруге в душу, понимая, что все слова будут фальшивыми, а утешения наивными. Все знали, что этот день настанет, но за время полёта обстановка накалилась, ограниченное пространство давило непосильной ношей, заставляя людей охранять своё личное пространство. Они огрызались на любые попытки посягнуть на их иллюзии, предпочитая думать, что полёт продлиться вечность, а время высадки так и будет где-то там, по ту сторону трубы Красникова.
Теперь же было невозможно и далее цепляться за обманные надежды, которые разлетелись, как осколки стекла от простого прикосновения руки.
В полном молчании девушки плечом к плечу дошли до стыковочного отсека, ведущего к шаттлу. Команда разделилась на две части, притом лица тех, кто оставался носили печать большей обречённости, чем тех, кто готовился к высадке. Последние в большинстве своём были собранны и всем видом выражали готовность.
