Мои унылые мысли прервал звук открываемой двери. Сначала подумала, что это Гертруда. Уже довольно поздно и она могла прийти узнать, на месте ли пленница или просто принести ещё дров. Те, что были, я уже использовала. Осталось два полена. Да мало ли зачем она могла прийти. Насторожила тяжёлая поступь. Это точно мужчина и силуэт, просвечивающийся через ткань, был мужским. Мне стало страшно.
Сделала вид, что сплю, пряча лицо под край одеяла. Может уйдет? Слабая, но надежда. Полог откинули и макушки головы коснулся холодный воздух. Стал подниматься край одеяла. Это уже покушение.
Я задвигалась и открыла глаза.
— Что вы тут забыли? — успела задать я вопрос прежде, чем одеяло откинули полностью, и ко мне прилёг Джордан, закрывая мой рот рукой. От его жёстких мозолистых пальцем несло чем-то кислым вперемешку с табаком. Губы больно придавило к зубам.
— Пустите меня, — пыталась сказать, но со стороны раздалось только мычание.
— Тише, девочка. Я не успел насладиться тобой до того, как эта сволочь тебя забрала, но сейчас не упущу возможности. Тебе понравится, сладкая.
От страха я запаниковала и почувствовала тошноту, подкатившую к горлу. Ещё и этот запах.
Я стала извиваться, пытаясь высвободиться из рук насильника. Сильно прикусила руку, во рту появился привкус крови. Рвотные позывы подступили не вовремя.
— Пусти, гад! Убью, скотина, — пыталась крикнуть я, но только ухудшила своё положение. Горло сжали так сильно, что казалось, глаза вылезут из орбит.
— Ты, маленькая тварь! Так ловко избегала меня. Я просто рвал и метал, когда этот варвар тебя увёз. Думаешь, я прощу это Брюсу? Ну-ну, убивать я тебя не собираюсь, пока, — ослабил он хватку на горле, продолжая другой рукой возиться с платьем. Впервые в жизни я была рада такому количеству тряпья на себе.
— Ну же, расслабься. Как тебе хватка настоящего мужчины, дрянь? Это твоя вина, что я упустил сокровища и веру твоего папаши.
— Ты, сукин сын, Джордан! Подлец и насильник, а не мужчина. Годвин убьёт тебя. Тьфу! — из последних сил плюнула я ему в лицо сукровицей, что накопилась во рту. А сама шарила рукой, пытаясь добраться до ножа. От страха и паники даже забыла, что всегда держала его поблизости.
«Наконец-то», — пришла мысль в голову, схватившись за ножны, но удар пришелся по щеке такой силы, что я чуть не лишилась сознания. А рука непроизвольно отпустила спасительный трофей.
Через звон в голове услышала странные звуки, как бы издалека. Крики, ржание лошадей, звон железа, хлопанье дверей — всё слилось в сплошную жуткую какофонию. Тело своего не чувствовала, плавая в каком-то мареве боли. Тяжесть с меня исчезла. Я так и не поняла, куда делся мужчина. Такая апатия навалилась, что готова была отдаться этой боли и бессилию.
Перед глазами всё плыло. Моя бедная голова подверглась новому испытанию и казалось, что я на грани.
Жуткий крик отвлёк меня от погружения в пучину красной мглы, но ненадолго.
— Мелинда, милая, слышишь? Малышка, посмотри на меня! Всё хорошо! Я рядом. Больше никто тебя не обидит. Маленькая моя, прости, что не успел.
«Годвин», — узнала я это голос.
Я чувствовала, что он гладит мои руки, шею, с осторожностью прикасается к разбитым губам и онемевшей щеке.
— С ней всё в порядке?
Голос Кевина я тоже узнала.
— Он ударил её. Непоправимого ничего не произошло. Иначе я оживил бы его и ещё раз убил, отсекая каждую конечность, пока дышит, намотал бы кишки на кулак и после отрубил его поганую голову.
Годвин выплёвывал слова, как будто это были горькие пилюли.
— Четвертование — страшная казнь. Не пачкай свою душу и руки этим дерьмом, — тихо сказала я.
— Господи, ты пришла в себя! Я посажу тебя? Хочу осмотреть твоё личико.
— Моё лицо распухло, ничего хорошего ты не увидишь. Мне нужен холод. Примочки вряд ли здесь найдешь.
— Найдут! Из-под земли достанут. Кевин?
— Добрый вечер, леди. Быстро вам поправиться.
Я кивнула головой и тут же уткнулась в плечо Годвина. Голова кружилась нещадно.
— Тише. Тебе нельзя делать резких движений. Кевин, немедленно найди того, кто приготовит примочки и отвар от головной боли. Знаешь, чем им пригрозить?
— Знаю.
Я вдыхала запах железа, крови, смешанный с терпким запахом конского пота. Потерлась носом, зарываясь глубже и, наконец, поймала нотки собственного запаха мужчины. И стало так спокойно.
— Ты там хоть дышишь? — проговорил мне в макушку Годвин. От его горячего дыхания и нежных объятий по всему телу расползалось тепло и, если бы не боль, что раскалённым железным обручем охватывала голову, всё было бы идеально. Я не выдержала и застонала, выпустив куртку из рук, схватилась за голову.
— Потерпи, родная. Скоро тебе станет легче, — от беспокойства в голосе мужа хотелось плакать, но и на это не было сил.
— Меня сейчас стошнит, — простонала я.
Меня усадили на колени и подставили посудину.
Вся эта круговерть длилась где-то с часа два. Мне стало легче. Помог и отвар, что для меня приготовили. И примочка тоже.
Еле уговорила Годвина пойти освежиться и поужинать. Очень хотелось знать обо всём, что с ними приключилось. Но этот могло подождать. Мужчина едва стоял на ногах от усталости. Да и меня саму клонило в сон.
Я заснула мгновенно, но и сквозь крепкий сон почувствовала, как меня притянули к горячему телу.
Глава 28. Дорога
Следующие два дня выехать не удавалось. Виной всему было моё состояние. Не сказала бы, что чувствовала себя ужасно, но слабость присутствовала и головой старалась без особой надобности не делать резких движений. Меня сытно кормили и заставляли отлеживаться. Годвин обедал со мной и вновь убегал по важным делам. А ночью аккуратно пристраивался рядом и крепко засыпал. Меня это пока устраивало.
Годвин уверил меня в том, что с Тэвишем всё в порядке, и я расслабилась. Отвары очень помогли. Голова почти не болела. Но муж решил не выезжать раньше третьего дня. Такая забота была очень приятна. Тем более, что почти полдня на лошадях трястись, когда я вообще никогда на них не каталась, — для меня то ещё испытание.
Мне было скучно в течение целого дня, но встречаться с местными не было никакого желания. Лучше отдохнуть, пока есть возможность. Если бы ещё меня посвятили во все события, произошедшие ранее, может мне было бы о чём подумать.
Но, в те редкие минуты, что мы оставались вдвоем, Годвин хмурился и напряжённо думал о чём-то своём. А я не доставала его вопросами, подкладывая сочные кусочки в его тарелку. Думала, что он не замечает, пока не поймала лёгкую улыбку после очередного рейда в сторону чужой посуды. Лёгкий поцелуй в лоб — и опять я одна до глубокого вечера.
