— И под утро, — вставил между двумя затяжками Янес, — даяки стали столь же назойливыми, как и комары!
— А ты, друг, как поживаешь? — обратился к Тремаль-НаикуСандакан.
Индус пожал плечами.
— Если говорить правду, скучно, друг! В Ассаме так спокойно, как» как не знаю где! Никто не нападает, никто не нуждается в защите. Янес назначил меня главнокомандующим своих войск, а Каммамури — начальником артиллерии. Но нам обоим буквально нечего делать. И все трое, да, все мы трое тоскуем. Ты знаешь, о чем?
— Скажи, старый друг и соратник! — ласково произнес Сандакан, кладя руку на плечо индуса.
— О Мопрачеме! О твоем орлином гнезде, где находили себе пристанище морские орлы. О Мопрачеме, имя которого было пугалом для тысяч островов океана! — страстно сказал индус.
По лицу Сандакана пробежала тень. Взор его потух, рука, казалось, дрогнула.
— Да, Мопрачем, родной для меня Мопрачем! — сказал он глухо. — Наше гнездо, наш остров… Я столько лет обладал им, столько сил и энергии истратил на защиту его от покушений алчных раджей Борнео, от притязаний еще более алчных англичан и голландцев! И столько моих друзей погибло там, защищая его до последнего вздоха. И все было напрасно, все пошло прахом!
— Да, но мы живы. Мы сильны, мы крепки. Нас боятся. И мы поможем тебе, Сандакан, отвоевать у врагов страну твоих предков, взамен потерянного Мопрачема! — сказал серьезно Тремаль-Наик.
— Знаю, спасибо! — отозвался Сандакан. — Но довольно об этом! Не стоит оглядываться назад. Посмотрим лучше вперед! Я хочу посоветоваться, что делать.
Как мы сказали раньше, снять с мели яхту Янеса было не слишком сложно, когда на помощь пришло паровое судно Сандакана. Однако была еще опасность, что даяки, хотя они и понесли уже большие потери, повторят нападение. Но или урок, данный им на рассвете, был слишком жесток, или мстительные и кровожадные, ничем не пренебрегающие в борьбе даяки рассчитывали устроить Сандакану и его друзьям какую-то ловушку в более удобный момент — нападения пока не было. По крайней мере, когда маленькая флотилия Сандакана возвращалась к покинутому им ночью месту на краю залива Балуду, экипаж яхты и парохода угадывал присутствие врагов только по неистовым крикам, доносившимся из глубины прибрежных зарослей, да по какому-то таинственному звону, по-видимому, служившему сигналом.
Тем не менее экипаж флотилии все время держался настороже.
По прибытии к месту стоянки Янес заинтересовался, увидев связанного по рукам и ногам Назумбату.
— Кто это, Сандакан? — спросил он.
— Изменник! — ответил тот коротко. — Шпион, с хитростью змеи прокравшийся в ряды моих людей. Но я изобличил и настиг его. Теперь он волей-неволей должен сослужить мне службу.
Разговор был прерван Самбильонгом, явившимся к берегу с докладом. Он сообщил, что занятая воинами Сандакана котта за время его отсутствия не подвергалась нападению даяков, все пленники, захваченные при штурме, находятся под надежной охраной. Но, судя по разнообразным звукам, доносившимся издалека сквозь чащу леса, тревога все же распространялась по окрестностям. По словам Самбильонга, он лично, забравшись на верхушку высокого дерева, обследовал окрестности. Нигде не было и следа вражеских отрядов.
Выслушав доклад своего помощника, Сандакан сказал, обращаясь к друзьям:
— Я опасаюсь, что нечего и думать совершить неожиданный набег на страну Голубого озера, на край моих предков. По-видимому, авантюрист, овладевший моим наследством, ожидал нашего прихода и принял свои меры. И очень может быть, эта собака, попавшая к нам в руки, этот предатель Назумбата, сыграл здесь не последнюю роль.
Назумбата, слышавший эти слова, вздрогнул и побледнел. Но на него никто не обращал внимания. Однако несколько минут спустя Сандакан приступил к форменному допросу шпиона, и тот под угрозой пыток и смерти заявил следующее: белый раджа, то есть авантюрист-европеец, силой и беспредельным коварством овладевший наследством Сандакана, был уже преклонных лет, но еще бодрым и энергичным. В окрестностях озера он пользовался репутацией человека, который не знал, что значит щадить слабого и беззащитного. Окружив себя наемниками из отбросов населения Борнео, людьми, изгнанными за всевозможные преступления, отверженными даже дикими племенами, он правил страной с жестокостью, не знавшей предела, при помощи целой армии шпионов и наушников, продавших подозрительному самозванцу радже даже своих родных и участвовавших во всех творимых им беззакониях. Опасаясь возмездия со стороны Сандакана, белый раджа принимал разнообразнейшие меры предосторожности, и, действительно, он благодаря Назумбате знал о готовящемся походе на страну Голубого озера.
По словам того же Назумбаты, Белый раджа, или Белый дьявол, как прозвало самозванца население Борнео, подготовил ряд препятствий на тех дорогах, по которым Сандакан мог приблизиться к озеру, где находилась резиденция авантюриста.
— Реки и леса, степи и нивы усеяны ловушками и засадами! — закончил свои признания Назумбата не без злорадства. — Туда не пробежит зверь, не проплывет рыба, не пролетит птица…
— Но пройдут мои люди! — коротко и решительно ответил Сандакан.
— Если не погибнут по пути!
— Не твоя забота! И ты проведешь нас!
— Как ты прикажешь господин! — ответил хриплым от злобы голосом Назумбата.
Чтобы обсудить, что следует предпринять, пускаясь в трудный поход, Сандакан, Янес и Тремаль-Наик удалились в роскошную капитанскую каюту Янеса на яхте.
Их встретил низкими подобострастными поклонами индус средних лет в одежде с украшениями, говорившими о том, что этот человек играл важную роль среди дворцовой челяди рани, или королевы Ассама.
— Кто это? — спросил Сандакан, показывая на индуса.
— Разряженная кукла! — отозвался равнодушно Янес. — Этикет заставляет меня таскать с собой по крайней мере несколько таких личностей, которые ни на что не нужны. Его зовут Сидар… Его звание мажордом или эконом. Ассамцы величают его хитмудъяром. Это что-то вроде «око и ухо населения».
— Не в этом дело! — прервал Янеса Сандакан. — Меня интересует, верный ли это человек. Мы будем говорить о том, что должно остаться в секрете.
— Э! — небрежно махнул рукой Янес. — Мой двор, который я охотно послал бы к черту вместе со всеми черномазыми вельможами и титулованными ничтожествами, способными только пресмыкаться, кишит наушниками. Действительно, это «уши» и «очи», следящие за каждым моим движением, за каждым шагом. И этот не хуже и не лучше других. А впрочем… говорят, он — один из преданнейших слуг. Он одним из первых перешел на нашу сторону, когда, помнишь, мы с тобой чуть ли не вдвоем устроили переворот в Ассаме, свергли прежнего раджу, братоубийцу Синдию, и посадили на престол мою жену Сураму. И он ссылается на какое-то дальнее родство с ней и всюду лезет на глаза, ходит за мной тенью. Увязался и в поход. Впрочем, человек полезный: умеет словно из-под земли добыть все нужное. Между прочим, это он за короткий срок убрал, как игрушку, эту яхту, купленную мной в Калькутте.
