Во взгляде, брошенном на Чаня, тот уловил скрытую угрозу.
– А почему всего этого нет в рапорте? – спросил он.
Ли Хуамань замялся.
– Потому что Ронни Мок – один из наших осведомителей…
Как и все офицеры, Чань знал, что каждый из членов триады проходит испытание, где должен доказать свою верность, перед тем как вступить в банду. Знал, что они никогда не выдают своих во время допросов, но в другой обстановке могут быть очень даже словоохотливы, особенно если речь идет о том, чтобы навредить конкурирующей группе.
– Поскольку девушка говорила точно и категорично, это не мог быть Ронни, – добавил Ли, все сильнее ерзая на стуле. – Ладно, Ронни мог разозлиться, наорать на нее, даже ударить. По словам девушки, однажды он ее грубо трахнул в туалете при баре. Был случай, когда он разбил ей нос. Однажды позвонил ей в четыре утра, то ли в стельку пьяный, то ли под кайфом, обозвал ее дрянью и нимфоманкой и пригрозил, что приедет и спустит с нее шкуру. Ронни, конечно, сволочь… Но втыкать в девушку железные прутья и врываться к любовнице в черном капюшоне с прорезями для глаз – на него это не похоже… Слишком уж изощренно. Он не стал бы делать все втихую, это не его стиль, понимаете? В любом случае девушка говорила, что узнала бы его запах, его дыхание… Она на двести процентов уверена, что это был не он.
– Ты его допрашивал? – поинтересовался Элайджа.
– Кого? Ронни? А зачем? Я ж вам только что сказал…
– Где его можно найти? – прервал его Чань.
Ли Хуамань бросил на него исподлобья мрачный взгляд.
– Сейчас у вас нет никаких шансов его задержать. Он, должно быть, в банде, готовит очередную пакость… Но по утрам ошивается возле рынков на Локхарт-роуд и Боурингтон, в Вань-Чае. Мне надо выйти пописать! – вдруг выпалил старший инспектор Ли Хуамань, извиваясь, как червяк на крючке, и почти бегом выскочил из кабинета.
Чань и Элайджа переглянулись: интересно, инспектор Ли всегда бегом бегает в сортир? «Не иначе, кетамин
[29]» – подумали оба. Злоупотребление кетамином вызывает сужение мочевого пузыря и недержание мочи. А Гонконг был мировой столицей кетамина, даже среди полицейских.
* * *
Квартал Джордан, угол Нанкин и Парк-стрит. Здесь ночь живая, наэлектризованная. Она проникает сквозь поры, заставляет кровь бурлить, оживляет нейронные связи, воспламеняет ум. Она пахнет жареной рыбой, алкоголем и пряностями, дорогими духами и спермой. Она вибрирует, рычит, мяукает, стонет и тяжело, прерывисто дышит.
Они осматривали крошечную квартирку-студию Керри Лоу. Квартирка была угловая, одно окно выходило на Парк-стрит, другое – на Нанкин-стрит. Третье окно располагалось напротив и выходило на террасу, окруженную колючей проволокой. Оттуда преступник и забрался в комнату, отодрав от стены плохо закрепленный кондиционер. Чань подошел к окну, выходившему на Нанкин-стрит. Внизу виднелась вывеска: «Кафе Амур». Однако жалкое, засаленное заведение не имело ничего общего с французским рестораном. С другой стороны перекрестка, на втором этаже старого, обветшалого дома, залитого слепящим сине-фиолетовым светом, стояли в желтоватой подсветке витрины манекены в сетчатых боди, париках, садомазохистских масках и наручниках с меховой оторочкой. На фасаде красовалась вывеска «www.TakeToys.net», которая, как и всё в округе, с трудом держалась и не падала. Гонконг в немалой своей части – город руин.
Чань проследил глазами за тараканом, который полз по закраине окна, и повернулся к жалкой студии, освещенной снаружи неоновыми лампами. Эти отсветы размалевали лицо Старика в разные цвета. Со стороны маленького окошка пластиковая занавеска отгораживала душ и микроскопическую раковину. Там же располагался кухонный угол. Здесь все было из пластика, все функционально и очень некрасиво. Взгляд полицейского остановился на сверкающей новизной аудиоколонке марки «Мин», стоящей на полу. Такие колонки приводят в действие голосом.
Старик подошел к окну, выходящему на террасу.
– Отсюда он и забрался. Отодрал кондиционер…
Чань согласно кивнул.
– Даже если он был плохо закреплен, отодрать его без шума было невозможно. Но она не проснулась…
Старик ничего не ответил. Шум, доносившийся с улицы – голоса, хохот, музыка, рев скутеров и автомобилей, – дал ответ за него.
– Здесь гвалт стоит до четырех часов утра, – заметил он. – Она должна была, в конце концов, привыкнуть к этому и не обращать ни на что внимания. Наверное, крепко спала.
Он указал рукой на наушники-«бандо», лежавшие на ночном столике. Выглядели они еще новее аудиоколонки.
– Наверное, надевала эту штуку, чтобы уснуть.
Чань подошел к высокотехнологичным наушникам и потрогал их, внимательно осмотрев со всех сторон. Один из новейших гаджетов, предназначенных, так сказать, для улучшения качества сна. Неплохой бизнес для такого неадекватного города.
– Марки «Мин». Той же, что и колонка.
Оба помолчали. Уличный шум проходил словно сквозь них, сдвигая с места все органы.
– Ее компьютер, телефон, шлем, звуковая колонка… все друг с другом соединено… и все одной и той же марки: «Мин», – сказал Чань, нахмурив брови.
Старик подождал, что он еще скажет. В это время по коридору мимо двери, громко разговаривая и смеясь, прошли двое.
– Это означает, что узнать, глубоко ли она спит, мог любой. И мог выбрать самый выгодный момент для нападения. И этот человек имел доступ к ее телефону, наушникам и колонке. Этот человек работает на Мина.
15
Ночной рынок на Темпл-стрит. Дождь прекратился. Обоих полицейских окутал влажный, жаркий вечерний воздух. В ярком неоновом свете они уселись за столики посередине улицы вместе с десятками других обедающих – мужчин, женщин, ребятишек. Все вокруг кишело и непрерывно двигалось. На тротуарах рядами стояли тазы и пластиковые ведра с рыбой и большими, еще живыми крабами. Живность плавала и в аквариумах на витринах маленьких уличных забегаловок, которые в Гонконге называют дай пай дун. По шлангам в тазы и ведра поступала проточная вода, а на полу тарахтел маленький моторчик, и от него, как нити паутины, расходились провода. Чуть поодаль, на краю мостовой, на тележках громоздились горы грязных тарелок. Между столиков крутился людской водоворот, а кто-то выпивал, болтал и курил, сидя прямо на тротуаре.
Старик поставил перед Чанем бутылку вина, купленную в магазине «Севен-Илевен»
[30]. Его фигура выделялась на фоне огромной рекламы пива «Яньджин», и на мрачном, угрюмом лице блестели только глаза.
– Ты же знаешь, что я не пью, – сказал Чань.
