При этой мысли ее охватывает страх, и она снова бежит. Ее царапают низкие ветви деревьев, она спотыкается о корни и камни, но ей на это наплевать: она встает и бежит дальше. Как автомат. Руки у нее в ссадинах, коленки ободраны, одежда изорвана, легкие горят, как в огне… Если она выберется из этой передряги, то даст себе клятву, что будет ценить каждый миг жизни, что отважится на все, на что раньше ни за что не осмелилась бы, что она изменит… С одинокой девицей, что сидит в своих двух комнатах и ни с кем не общается, покончено. А почему бы и нет? Когда понимаешь, что у тебя всего одна жизнь и есть куча способов ее изменить, когда ты заглянул смерти в глаза, тебе уже все нипочем…
На этот раз метров через триста легкие у нее просто взрываются, и ноги больше не держат. Все, мотор заглох. Она без сил плюхается на землю и пытается вычислить: сколько же она пробежала? Три километра, четыре? Четыре километра зигзагом, в темноте, по зарослям? Ночью? Как он может ее догнать? Невозможно. Разве что… Содрогаясь от ужаса, она смотрит вниз, на руку с браслетом от «Мин»… Ах ты, чтоб тебя… Она пытается его сорвать, но у нее ничего не выходит. Но надо же найти какой-то способ! Она хватает тяжелый камень и изо всей силы колотит им по браслету, еще и еще, пока браслет не разбивается. Ага, получилось! Ну что, засранец, я тебя все-таки сделала! Она с облегчением вдыхает ночной воздух, пьет его большими глотками. Вот только сильно болит кисть руки, в том месте, где болтается разбитый браслет, по которому она дубасила, как сумасшедшая.
Едва к ней возвращается надежда, как над деревьями раздается какое-то жужжание. Она знает, что это такое. В небе, уже совсем потемневшем, рядом с проглянувшими звездами зависает дрон «Мин»… Он ее запеленговал! Ей хочется закричать, заплакать, зарыться в землю. Но вместо этого она вскакивает и снова бежит. Правда, в ногах нет ни прежней силы, ни прежней уверенности, каждый шаг дается с неимоверным трудом и болью, словно в стопы и в лодыжки вонзаются копья. Но дрон не отстает. Она все время слышит над собой его жужжание. Должно быть, выводит на экран ее агонию. А потом поймает, иначе быть не может. Но она не останавливается. Это уже не бег, а хромое ковылянье. Она, вроде бы, начинает кружить; значит, заблудилась. Усталость и сомнения каплю за каплей задувают остатки надежды, как свечки на деньрожденном тортике. И все же, когда она уже почти сдается, когда уже ни во что не верит, вдруг видит освещенный огнями дом. Фонари, огни в окнах, и дорога освещена… А она чуть было его не пропустила…
И все ее существо оживает; она вздыхает с облегчением, шаг ее становится плавнее и увереннее, разом возвращаются энергия и надежда: можно подумать, что в ней сохранялся неизрасходованный запас сил, который только и ждал сигнала. Отодвинув ветки кустарника, она ступает на освещенную луной дорогу.
И тут замечает черный минивэн, который стоит метрах в трех от нее. А возле минивэна, опершись на капот и скрестив руки, стоит он, словно уже давно ее дожидается.
– Ну что, может, хватит? – говорит он спокойно. – Ты же прекрасно знаешь, что не сможешь от меня уйти.
На нем капюшон с прорезями для глаз, но она различает его глаза в полумраке. Она хорошо знает этот взгляд…
Она хотела бы просить его, умолять, но у нее нету сил. Сквозь пелену слез она видит в десяти метрах от себя освещенный дом.
Он отделяется от капота и в три шага оказывается рядом. Бережно берет ее за руку.
– Пойдем. Ничего еще не кончилось. Все только начинается…
И этот голос она тоже хорошо знает. Ей хочется закричать, позвать на помощь, но из горла вырывается только какой-то жалкий, усталый стон. Сердце бьется так, что сейчас разорвется, она в этом уверена. Сердечный приступ – и все кончится. Завершится. И никаких страданий…
Он тащит ее к минивэну, спокойно приговаривая:
– Правило золотое: поступай с другим так же, как хотел бы, чтобы он поступил с тобой. Правило серебряное: не делай другому того, что ты не хотел бы, чтобы он сделал тебе.
Он крепко держит ее за руку и подводит к автомобилю. В салоне очень темно. Она слабо пытается сопротивляться. Но все ее силы ушли на бег по лесу и на последнюю, отчаянную и обманную вспышку надежды. Ветер шуршит листвой у нее за спиной и гладит ее мокрые от слез щеки.
– А я придумал другое золотое правило, – говорит он, силой вталкивая ее внутрь. – Поступай с другими так, как тебе вовсе не хотелось бы, чтобы они поступили с тобой. Делай им зло. Заставляй их страдать. Они этого заслуживают.
Мимо них проезжает легковушка, и минивэн вздрагивает, но к этому моменту она уже находится в салоне. Пока он связывает ее, затыкает рот кляпом и швыряет на воняющий бензином пол, в голове у нее проносится последняя мысль: «А может, он прав? Может, она действительно этого заслуживает?»
– Это он мне приказал, – вдруг, словно оправдываясь, говорит он.
31
– А еще что? – спросил Ван Юнь, руководитель группы распознавания по голосу.
– Распознавание кодов, написанных от руки, – ответила Мойра.
Она много часов провела с DEUS’ом после экстренного утреннего собрания. А после того разбирала, анализировала, сортировала записи многочасовых диалогов и письменно подводила итог дневной работы. Завтра она к ней вернется. И послезавтра тоже… Тестирование DEUS’а, его оценка, корректировка – все это займет недели, а если точнее, то месяцы. Вечером она отправилась к Ван Юню, чтобы выяснить, каким образом DEUS распознавал написанные от руки коды, которые ему предлагали посредством камеры телефона или планшета.
– Распознавание цифр… – повторил Ван Юнь.
Круглое юношеское лицо китайца озарилось улыбкой. Он поднес электронное стило к экрану, экран зажегся, и на нем появились слова «код доступа», «код свертки», «код пула памяти», «второй код свертки»…
– Предложенная архитектура составлена из последовательности внутренних кодов, – сказал он. – Код свертки следует за кодом дискретизации, затем снова код свертки и код дискретизации… А тип кода выхода – софтмакс.
– Дамы и господа, сейчас двадцать один час пятьдесят пять минут. Это последний сигнал. Пожалуйста, поспешите к автобусу, – раздался голос из репродуктора.
Ван Юнь посмотрел на часы.
– Всё, мне пора. Увидимся завтра, Мойра.
– А разве у тебя нет разрешения оставаться? – спросила она.
– Нет, я, в отличие от тебя, не уполномочен, – ответил он, надевая на белую рубашку серый пиджак. Улыбнулся и вышел.
Похоже, Ван Юнь не сожалел, что ее продвижение пошло быстрее, чем его. Может, в менталитете китайцев заложено воспринимать философски и удачи, и поражения… Мойра продолжила работу, пользуясь тишиной, как по утрам, когда приходила раньше всех. Вот поработает до полуночи и вызовет такси: у Мина было соглашение с фирмой, которая предоставляла шоферов его сотрудникам и днем, и ночью. А завтра встанет попозже. Ей хотелось закончить то, что начато.
