Мойра без сил буквально висела на стуле, в тысячный раз пытаясь понять, что произошло, что же она успела натворить с самого начала пребывания здесь. Около пяти часов встала и размяла онемевшее тело. Потом попробовала лечь на пол, но тот оказался еще жестче стула. Пришлось опять сесть. В коридоре было тихо и во всем здании тоже. Можно подумать, что она тут единственная задержанная… Мойра положила лоб на скрещенные руки и задремала.
* * *
За дверью послышались голоса. В коридоре кто-то яростно спорил по-кантонски. Короткие резкие реплики сразу прогнали сон. Из голосов выделялся один, явно моложе и возбужденнее остальных. Мойра сжалась на стуле: новых воплей, непонятных обличений и перекошенных от злости физиономий она больше не вынесет.
Голоса вдруг замолкли, и загремел дверной засов. В следующий миг дверь открылась, и на пороге появился тот самый молодой полицейский. Он смотрел на нее с сожалением, грустно, смущенно и даже нежно. И Мойра сразу же поняла, что он ничего не знал о ее задержании, что это он отчитывал полицейских в коридоре и что он пришел ее освободить. Ее захлестнула волна признательности. Никогда и ни к кому она не чувствовала такой благодарности. И такого облегчения.
– Я очень сожалею, – пробормотал он по-английски. – Действительно сожалею. Не понимаю, с чего они вдруг вас задержали. Мне сообщили об этом только полчаса назад, и я сразу приехал.
– Освободите меня, пожалуйста.
– Конечно, и немедленно.
Эвристика
38
Мойра повернулась лицом к солнцу, которое едва показалось над домами. Она даже представить не решалась, что означает день за днем, месяцами, годами находиться взаперти в камере в восемь квадратных метров.
– Садитесь, – сказал молодой полицейский, распахнув перед ней пассажирскую дверцу. – Вы, наверное, хотите есть.
– Сначала – сигарету, – ответила Мойра, начав рыться в сумке.
Он спокойно дал ей закурить прямо здесь, на парковке, в свете первых лучей. Когда она подняла на него глаза сквозь колечко дыма, проплывшего мимо усталого лица, он робко улыбнулся ей.
– Что они от меня хотели? – спросила Мойра, затянувшись сигаретой.
– Садитесь, я вам расскажу.
Они поехали в сторону Вань-Чай. Он вел машину ловко и легко, и его спокойствие резко контрастировало с апокалиптической атмосферой, царившей в комиссариате. Сквозь ветровое стекло было видно, как огнем разгорается небо на востоке. Солнце отражалось в окнах и слепило ее уставшие за бессонную ночь глаза.
– Боюсь, что если вы не согласитесь на их предложение, они снова возьмутся за свое, – жестко сказал он.
– Что? Какое предложение?
– Информировать нас изнутри обо всем, что происходит у Мина, и помочь нам поймать убийцу… Они вас просто так не выпустят.
И то, как он это сказал, сильно ее встревожило. Слова застревали у него во рту, не желали выходить, словно он произносил их против воли. Он был с ними заодно… Все обернулось всего лишь вульгарной постановкой: он дал им промурыжить ее в этой каморке, чтобы как следует измотать, а потом изобразил спасителя, лучшего друга, чтобы легче было вытянуть из нее то, что нужно. Извечная ролевая игра «плохой мент – хороший мент». И здесь все то же, как везде. Однако одна мысль подчиняла себе все происшедшее: да плевать ей на все, только бы все это еще раз не переживать. Она не хочет возвращаться в ту каморку…
– А вы ведь с ними заодно, разве не так? – спросила Мойра. – Вы ведь знали, что я там, вы нарочно дали им столько времени промариновать меня в этом чертовом комиссариате.
Она видела, как полицейский побледнел и смешался, и знала, что он сейчас соврет.
– Да, – согласился он, к величайшему ее удивлению. – Да, это правда…
Она удивленно подняла брови.
– А зачем мне-то об этом говорить?
– Я был против, – вскинулся он. – Это была не моя идея. Я и сейчас против. Но здесь не я принимаю решения.
Он сосредоточился на дороге.
– Вообще-то я не должен был вас оттуда увозить, пока не пройдет несколько часов, – прибавил он с улыбкой.
Мойра внимательно вгляделась в его красивый азиатский профиль. Почему он так себя повел? Почему заботится о ней, хотя толком с ней не знаком?
* * *
Он наблюдал, как она молча уписывает яйца и пьет кофе. Было семь утра. Но Чань настоял, чтобы «Циннамон» открыли.
– А если я решу вас… – вдруг заявила Мойра, понизив голос.
Закончить фразу она не успела: он быстро закрыл ей рот ладонью одной руки и приложил палец другой руки себе к губам, призывая молчать. Она вытаращила на него круглые глаза. А он тем временем свободной рукой порылся у себя в сумке и вытащил оттуда ее телефон и планшет. Потом встал и прошел к барной стойке, за которой стоял сонный Реймонд. Тот унес оба гаджета к большому холодильнику, засунул их в ящик для овощей и захлопнул тяжелую металлическую дверь.
Снова подойдя к Мойре, сыщик указал на браслет.
– Он регистрирует только биометрические данные. Как ваше имя?
– Чань.
– Чань, это верно? Все то, что вы мне только что сказали? Если я откажусь сотрудничать, они снова ко мне явятся?
Он удрученно покачал головой.
– Да, и это меня пугает. Они вас сломают. Мне очень жаль, Мойра. Я не одобряю такие методы. Но на кону человеческие жизни…
Она почувствовала, как в ней закипает гнев, и ей очень захотелось возразить, что все его сожаления мало помогут.
– Они имеют на это право?
– Они имеют все права.
Мойра вспомнила последние часы.
– Значит, у меня нет выбора.
– Почему? Есть. Если хотите, я отвезу вас в отель, вы прекратите всю работу, и я первым же самолетом отправлю вас в Париж.
Мойра посмотрела на него долгим взглядом. Чань говорил искренне. Было в этом парне что-то наивное и обезоруживающее, совсем не свойственное полицейским. Ну как ему объяснишь, что она не может вот так просто взять и уехать? Что вернуться в Париж будет таким мучительным поражением, какое он себе и представить не может?
– А если им все станет известно, – сказала она, – то я тоже погибну в автомобильной аварии, как Лестер?
Страх в глазах Лестера. Огромный. Всепожирающий… Страх, который и сейчас гулял у нее под кожей. Лицо китайца помрачнело.
– Так это была авария или нет?
Он, стиснув зубы, выдержал ее взгляд.
– Это была авария или что-то другое?
– Об этом ничего не известно.
– Как так?
– Лестер звонил нам накануне… Он был согласен сотрудничать…
