– Я независимая труженица, – заявила она. – У меня есть виза и паспорт. И я не нарушила ни одного гонконгского закона. Что вам угодно?
– Ну, конечно, еще бы… – ответил Элайджа, ничуть не смутившись. – Ты ишачишь на триады, а вот это, – он кивнул в сторону дальней комнаты, – как ни крути, есть бордель…
Незабудковые глаза сузились и впились в глаза Старика.
– Что тебе надо?
– Вот этот тебе знаком? – спросил Элайджа, помахав перед ней фотографией испанца.
Вероника вгляделась, выдохнула дым и кивнула, все так же сузив глаза. И еще раз Чань подумал, что этот ее взгляд, словно повисший в пустоте, и суженные зрачки не случайны. Он пригляделся, не найдутся ли какие следы недавнего употребления наркотика, но ничего не увидел.
– Знаком. Он не раз сюда заходил.
– Что он за человек?
– Он из тех, кто обращается ко мне, – с апломбом ответила Вероника, выпустив колечки дыма. – И способен заплатить.
Этот ответ, похоже, рассердил Элайджу, и он с нетерпением продолжил:
– А еще?
Она взмахнула рукой, держа сигарету между пальцами с черным маникюром, и Чань проводил глазами большое кольцо дыма, улетевшее к потолку, где струился приглушенный оранжевый свет от большой лампы. Остальная территория комнаты, где виднелась широкая кровать и два комода, тонула в полумраке. Только на самую середину кровати, как на сцену в театре, с потолка был направлен луч небольшого прожектора.
– Я делаю все, что пожелает мужчина, – ответила Вероника.
Чань уловил смущение Старика, когда тот удивленно поднял голову:
– Все?
– Все…
– А это… не опасно?
– За это мне так дорого и платят.
Вероника произнесла это низким, глубоким голосом с хрипотцой, и улыбка, расплывшаяся по ее лицу, показалась Чаню жестокой.
– Вы оба мужчины, – прибавила она тихо. – И вы, как и я, хорошо знаете, что лишь немногие женщины догадываются о том, что на самом деле происходит в глубинах мужской психики. Сколько женщин в действительности знают, какие непристойные фантазии одолевают их мужей? Но и некоторые мужчины не желают видеть, что происходит в них самих; они предпочитают верить, что этого просто не существует… Но и самые заурядные, и самые мудрые – все подвержены этой напасти, и никто от нее не уйдет. Это ваше… проклятье.
Вероника уставилась на Чаня, и он понял, что это небольшое вступление она привыкла проговаривать, завлекая жертвы в свои сети. Тем же хрипловатым, ласкающим голосом, которым она вещает сейчас и который действует на их рептильные мозги, как массаж. Должно быть, в этом состоял первый этап околдовывания визитеров. Но Чань предвидел, что в запасе у нее имеется еще не один трюк.
– И чего же пожелал испанец? – спросил Элайджа.
– А другие, напротив, смиряются с этим мраком в душе, – продолжала Вероника, словно не слышала вопроса, – холят его, а потом приходят ко мне, чтобы его насытить… В сущности, они – животные… Но животные, наделенные богатым воображением.
– Ты не ответила на мой вопрос.
Она задумалась.
– Он хотел меня избивать, оскорблять, душить платком, симулировать изнасилование и резать меня бритвенным лезвием.
Это прозвучало бесстрастно, как протокол. Никаких эмоций. Чань почувствовал озноб. У него перед глазами промелькнула колючая проволока, обмотанная вокруг последней жертвы, той, что нашли в контейнере.
– Порезать тебя? А в каких местах?
– Груди, живот и ногу.
– Ногу?
Беата Биргеланд встала со своего кресла и медленно подняла подол платья. Оба полицейских проследили глазами за ее движением и увидели ярко-красные туфельки. Правая была надета на каучуковую ступню, за которой виднелась голень из какого-то сплава, скорее всего из титана, а над ним – стык из пенополиуретана, соединявший его с коленом.
– Вот что околдовывает некоторых мужчин, – сказала она. – И вот почему они не могут без меня обходиться и без конца возвращаются сюда, во что бы то ни стало, вот из-за чего они готовы себя погубить. Игнасио буквально загипнотизирован моей культей. Он видел меня абсолютно голой – без протеза. И он обожает резать мне грудь и бедра.
– Это больно? – спросил Элайджа.
Вероника улыбнулась.
– Ясное дело. И крови бывает много…
Она опустила подол, как театральный занавес.
– Я потеряла ногу после травмы на горных лыжах, – сказала она и снова уселась в кресло.
Чань сглотнул. Ее красота вдруг предстала перед ним такой, как она есть: ядовитым грибом. Токсичная красавица… Он понимал, что многие мужчины могли бы отдать за нее душу. И деньги. Ему вдруг вспомнился цзянь ши, зомби из китайской мифологии, который появлялся в старых гонконгских фильмах. Цзянь ши носил костюм мандарина или парадную дворцовую одежду и питался, всасывая в себя дыхание живых людей. А когда передвигался, то походил на уже окоченевший труп. Вероника была такая же, как он: она стремилась выкрасть у мужчин их последнее живое дыхание.
– Да она сумасшедшая, – сказал Чэн, когда они спускались на лифте. – Падение на горнолыжной трассе вышибло ей мозги.
У Элайджи взгляд был отрешенным и потерянным, словно он все еще находился в логове «Королевы». А Чань вдруг отдал себе отчет, что он весь в поту. Все трое молчали. То, что они только что пережили, не имело названия, но они понимали, что вряд ли скоро забудут этот момент. Чань предчувствовал, что из двух его спутников один наверняка со дня на день вернется ее повидать. Вернется в ту комнату, где царит вечная ночь, ночь души, и согласится окунуться в океан пороков и предаться цзянь ши.
Внизу возле лифта уже не стоял парень из триады, и холл был пуст. На улице, под материнским светом луны в жаркой ночи, Чэн вытащил из кармана платок и промокнул взмокший лоб.
– Думаю, на этот раз он попался.
Элайджа мрачно и сурово покачал головой:
– Никому ни слова, что бы ни случилось.
Старший инспектор молча кивнул.
– Вы знаете, где он сейчас находится?
Элайджа пожал плечами:
– Либо дома, либо на работе, либо рыщет в поисках следующей девчонки…
– И что собираетесь делать?
– Не спускать с него глаз, ходить за ним по пятам.
– И получить солидное вознаграждение или повышение, – задумчиво произнес полицейский из Юэнь-Лон.
– Там видно будет, – благоразумно ответил Чань.
43
Мойра открыла глаза. Поморгала. И не узнала ни своей спальни, ни кровати. На секунду ею овладела паника: где она? Часы на стене показывали чуть за полночь. И это ее окончательно разбудило. Ну, конечно, она задремала прямо в кабине голосового ассистента. Надо сказать, прошлую ночь она почти не спала, после того как услышала («Тебе показалось, что услышала», – пропищал внутренний голосок) за дверью чьи-то шаги. А потом провела весь день, работая с голосовым ассистентом, не обнаружив, кстати, в его поведении ничего ненормального. Судя по всему, ее просто сморило, и она сама не заметила, как задремала.
